Специальный корреспондент НТВ, автор цикла программ об онкологических заболеваниях Екатерина Гордеева написала в своем блоге на «Эхо Москвы » о болезненной смерти от поздно диагностированного рака поджелудочной железы 32-летнего новосибирца Юрия Паршуткина. Из-за метастазов у него отказали практически все внутренние органы, врачи признали его «не курабильным». Однако получить квалифицированную помощь в больнице или хосписе Юрий так и не смог. Тайга.инфо перепечатывает текст Екатерины Гордеевой «Умирать не страшно» .

В моем телефоне остались четыре неотвеченные смски: «Катя, а есть ли возможность найти какую-то сиделку? Я быстро слабею и сегодня уже совсем не могу подняться сам», «Мне очень больно, никто ничего не делает, я совсем уже никакой, всем пофиг», «Помогите, пожалуйста, больно ». И «Юрий скончался сегодня ночью в реанимации. Простите, я не успела», - уже с другого номера.

Юрию Паршуткину было 32 года. Я не была с ним знакома. Я никогда даже его не видела. Он появился в моей жизни двумя фотографиями десять дней тому назад. Их, я думаю, многие видели в интернете. На первой - молодой парень весело смотрит в камеру, все хорошо, все, скажем так, - обычно. На второй - Юра худой, желтый и страшный.

Потом по электронной почте пришли выписки из чрезвычайно короткой истории Юриной болезни. В финале этой истории было написано: рак головки поджелудочной железы.

Я не врач. У меня нет медицинского образования. И мы не будем сейчас обсуждать, отчего история его болезни казалась такой стремительной и страшной.

На обследовании выяснится, что это не просто перелом, а метастазы. Юриному раку уже много дней и месяцев. Около трех лет

Можно также не обсуждать, отчего так силен страх людей перед медициной и неверие в нее, удивительным образом разбавленные фантастической безграмотностью и неуважением к собственному здоровью. Первым симптомом Юриного рака стал перелом позвоночника. На обследовании выяснится, что это не просто перелом, а метастазы. Юриному раку уже много дней и месяцев. Около трех лет. А Юре, напомню, всего 32.

В выписке, подводящей под Юриной жизнью черту, доктор медицинских наук, профессор, заведующий кафедрой общей хирургии Новосибирского Государственного Медицинского Университета Сергей Григорьевич Штофин пишет: «Больной не курабилен. Показано симптоматическое лечение на дому или в хосписе».

Знает ли при этом профессор Штофин, что в Новосибирске, городе с населением около полутора миллиона человек, нет ни одного муниципального хосписа, ни одного хосписа с лицензией на хранение наркотических обезболивающих средств? Думаю, знает. Юра - не знал. Я - не знала.

Знал ли профессор, что Юрина мама не может ухаживать за сыном по состоянию собственного здоровья? Думаю, ему было все равно.

Понимал ли профессор Штофин, что выводя «не курабилен, рекомендовано симптоматическое лечение на дому или в хосписе», он обрекает Юру на муки?

Понимал ли профессор, что выводя «не курабилен, рекомендовано симптоматическое лечение на дому или в хосписе», он обрекает Юру на муки? Трудно сказать. Профессор ведь не Дон Кихот, он - часть системы, он работает по законам, принятым в этой системе. Согласно этим законам, профессор не может лечить инкурабельного больного. Он должен его выписать, даже зная, как тяжело пациенту будет реализовать свое право на безболезненную и достойную смерть.

Вот цитата из закрытого врачебного форума. Неравнодушные доктора обсуждают вопросы с обезболиванием в нашей стране.

«Сам работаю в поликлинике и перевод онкологического пациента на наркотический анальгетик - это нечто непередаваемое. Если для онколога это только лишь написание бумажки с указанием, что такому-то пациенту показаны наркотические анальгетики, то для меня весь процесс оформления этих препаратов ритуал почище чайной церемонии.

Сначала я почерком едва различимым под лупой должен заполнить рецепт размером с спичечных коробка, где при этом необходимо оч. аккуратно вписать тонны информации, затем заполнить кучу бумаг, потом ответственный работник поликлиники идет в специальное помещение находящееся под сигнализацией и, исполнив там ритуальный танец на входе, этот работник заполняет несколько журналов опять же с ритуальными танцами возвращается ко мне назад с этим рецептом, после чего родственник пациента должен в ограниченный период времени обратиться в указанную мною аптеку и получить там лекарство.

В результате отнимается непонятно зачем около ЧАСА моего рабочего времени, родственники теряют и того больше и так с достаточной регулярностью и это наименее болезненный вариант если препарат таблетированный. Если же инъекционный, то, как говорят, просто „тушите свет“».

Юрин случай был «тушите свет». Но Юра был активным пользователем социальных сетей. И у него оказалось много друзей по всей стране

Понятно, что Юрин случай был «тушите свет». Но Юра был активным пользователем социальных сетей. И у него оказалось много друзей по всей стране. Много друзей в Москве. И да, очень важно, в четверг 29 ноября Юре еще не было больно. А многие, беспокоящиеся о нем люди, все еще надеялись: он выкарабкается. В соцсетях и на работе, через звонки, письма и странички в фейсбуке и лайвджорнале собирались деньги на возможное спасение. Никто не знал, как спасать, но все были готовы помочь.

Ценой нечеловеческих усилий и личного авторитета доктору Елене Малышевой в пятницу 30-гоноября удается положить Юру Паршуткина в 12-ю муниципальную клиническую больницу, в хирургическое отделение. Это - все, что можно сделать. Остальные медицинские учреждения города наотрез отказываются иметь в выходные дело с инкурабильным онкологическим больным.

В пятницу вечером у Юры сломался компьютер. А в субботу - кончились силы. Ему стало больно.

Тогда я впервые заговорила с ним о хосписе. Какое-то время он колебался. Потом - быстро согласился. Боль становилась сильнее страха.

В интернете отыскиваются сразу несколько хосписов. Первый Новосибирский Хоспис выглядит внушительно. Даже заповеди хосписа, придуманные основателем и первым главным врачом Первого Московского Хосписа Верой Миллионщиковой есть на главной странице. Правда, из них куда-то улетучился пункт о том, что помощь в хосписе должна быть бесплатной. «Потому что за смерть, как и за роды, нельзя брать денег», - поясняла всегда Вера Васильевна. Но в Новосибирске многое иначе. Ок. Мы найдем деньги, было бы обезболивание. У Новосибирского Хосписа три телефона. Всю субботу, всю ночь субботы и все воскресенье все три телефона молчат.

«Девушка, я простая медсестра и мне все равно », - отвечает медсестра Дома Милосердия и с размахом кладет трубку

Я отыскиваю муниципальное учреждение Дом Милосердия. Всю субботу, всю ночь субботы, утро воскресенья телефоны молчат. Ближе к вечеру трубку берет охранник. С трудом уговариваю его позвать дежурную сестру (врачей нет). «Чего вы сюда звоните вообще? Сейчас выходной. Звоните в понедельник после обеда, когда начальство будет» - «Понимаете, человек, о котором я хочу с вами поговорить, очень плохо себя чувствует. И я совершенно не уверена на счет понедельника, хотелось бы понять, у вас есть возможность обезболивания больных?» - «А я тут причем?» - «Вы же медсестра?» - «Девушка, я простая медсестра и мне все равно», - отвечает медсестра Дома Милосердия и с размахом кладет трубку.

Позже выяснится, что Дом Милосердия относится и вовсе к соцзащите. Что там нет ни обезболивания, ни свободных мест. Мне потом много чего еще расскажут про этот Дом милосердия. Но писать об этом нельзя: своими глазами я не видела.

С Юриного телефона сильно реже, но еще идут смски. Ему больно. Страшно. Рядом с ним никого из близких. Вроде бы в больницу выехала мама, но понять что-то трудно. Непонятно, где его друзья, почему никто не может починить и привезти ему компьютер, посидеть рядом. Им так страшно, что он смертельно болен? Ему так страшно кого-то позвать?

Я звоню знакомым, знакомым знакомых, знакомым тех, кто может иметь знакомых, чтобы просто удостовериться в том, что в полуторамиллионом городе действительно нет хосписа.

«Я вообще не понимаю, зачем вы так стараетесь продлить его жизнь? Это же одни сплошные страдания »

В отчаянии я даже позвонила в отделение, где лежал Юра. Я спросила дежурную: «Чем вы его обезболиваете?» - «Что есть » - «Этого достаточно? » - «Откуда я знаю? Мы делаем то, что можем. Мы больше ничего не можем и это не к нам вопросы». А потом она помолчала и сказала: «Я вообще не понимаю, зачем вы так стараетесь продлить его жизнь? Это же одни сплошные страдания». Я как-то пробормотала: «Извините ». Сил спорить - не было. Тем более, что в каком-то смысле она была права. Если жизнь такая, как сейчас Юрина, то умирать - не страшно.

В середине дня в воскресенье я звоню уже вообще всем. Что-то ведь можно сделать, чтобы ему было полегче? Через знакомых знакомых Татьяны Лазаревой находим в Новосибирске женщину по имени Алла. У нее выездная коммерческая служба помощи паллиативным больным. По телефону нельзя многое обсуждать, но Алла вызывается помочь, на рассвете в понедельник она приедет к Юре, привезет сиделку, попробует, чем сможет, помочь.

Я говорю с другими врачами других больниц Новосибирска. Они все повторяют одно и то же: «Как ужасно, что сейчас выходные ». И молчат. Я понимаю, о чем они: обезболивающие расписаны, врач уходит домой. Средний и младший медперсонал не может принять решение об обезболивании. Сейф с морфием, если он есть в отделении, закрыт. Дать команду открыть может только завотделением или главный врач. А у них выходной. Они же - тоже люди.

За использованием наркотических обезболивающих пуще всех следит Госнаркоконтроль. В отличие от врачей, его представители не слышат как кричат от боли больные (и не только онкологические) люди. И никогда не бывали в шкуре медсестер, которые все видят, но ничего сделать не могут.

За использованием наркотических обезболивающих пуще всех следит Госнаркоконтроль. Его представители не слышат, как кричат от боли больные

Одна доктор из Новосибирска рассказывала, как работая в реанимации (а реанимация имеет больше полномочий использовать наркотические обезболивающие, по сравнению с обыкновенными отделениями), она шла на преступление, узнав, что в отделении кто-то мучается от боли. Обезболивающее выписывали на какого-то из пациентов реанимации, шприц передавали доктору обыкновенного отделения под честное слово, потом пустой шприц - возвращали в реанимацию. «Вообще-то », - добавляет доктор, - «Каждый из нас мог потом сесть. За что?»

В ночь на понедельник от Юры перестали приходить сообщения. Приехавшая в 7 утра в больницу Алла написала, что несколько часов назад в отделении реанимации 12-й больницы Юра ушел. Я не хочу даже пытаться себе представить, как это было. И никак не могу перестать пытаться себе это представить. И мне больно.

На днях, отмечая свой первый год в эфире, телеканал 24DOC устроил предпремьерный показ фильма «Я дышу» о последних месяцах и днях жизни молодого парня по имени Нил Платт. Нил молод, ему около тридцати. У него есть жена и маленький сын. А еще у него есть БАС (боковой амиотрофический склероз) - тяжелая генетическая болезнь, физически убивающая пациента в довольно сжатые сроки. Болезнь Нила на сегодняшний день не имеет никакого лечения. Жизнь пациента может быть на какое-то время продлена с помощью аппарата искусственной вентиляции легких, правильного ухода и любви близких.

В жизни Нила было всё: любящая и заботливая жена, ребенок, настоящие бесстрашные друзья, ночующие с ним на приставной раскладушке, распивающие, как прежде, пиво

Все это в жизни Нила есть: любящая и заботливая жена, ребенок, почти до последних минут жизни сидящий у неподвижного папы на коленях, настоящие бесстрашные друзья, не просто навещающие Нила, ночующие с ним на приставной раскладушке, распивающие, как прежде, пиво (только теперь Нил пьет через соломинку), болтающие о новостях. В финале фильма Нил умер. Так логично устроена жизнь. Так нелогично и отвратительно устроена любая смертельная болезнь, уносящая жизни молодых.

Смерть Нила была светлой. В кругу самых дорогих людей, рядом с держащей за руку женой. Без боли, грязи и унижения.

Зал кинотеатра «Художественный » плакал. Смерть - это всегда больно. Плакали и Вера Кричевская, и Вера Оболонкина, создатели телеканала 24DOC. Они очень отважные женщины, решившиеся показать фильм о смерти в день рождения канала. Об этом многие, кстати, говорили: тяжелый фильм, как же они решились вот так отважно показать его благополучным людям российской столицы. Я слышала даже, многие побаивались идти на этот показ: там ведь про смерть... А потом плакали.

А я злилась. Хотя, если честно, мне тоже хотелось плакать. Но не о Ниле, чья смерть была, безусловно, нелогичной и неправильной, но спокойной и светлой. А о Юре, про чью смерть я все это время пытаюсь не думать, не представлять, но не получается. Юрина смерть была страшной: он был один, он ни на что не надеялся, ему было больно.

(3 Голосов)

Из шестидесяти четырех квартир подъезда в Беляево, сорок пять подписали полуграмотное воззвание о заразности рака и резко осудили соседа за то, что сдает квартиру семьям с онкобольными детьми, которые амбулаторно лечатся в больнице через дорогу. Искушение, вооружившись презумпцией добра, взять да и попробовать одним махом переделать мир на хороший и правильный лад – довольно велико. Но не является ли недоработкой благотворительных организаций все это, цветущее пышным светом, мракобесие в головах сограждан?

За несколько месяцев до этого целые подъезды, да что там, – целые дома! – района Савеловский в резкой форме отказались соседствовать с прачечной для бездомных: люди выходили на митинги, срывали в крике голоса, доходило до драк.

За несколько лет до этого жители другого района столицы выражали праведный гнев по поводу строительства детского хосписа в соседнем дворе: им было тяжело видеть умирающих детей, они не хотели, чтобы их дети видели страдающих сверстников.

Еще раньше в одном городе возмущались открытием детского центра для инвалидов на первом этаже жилого дома, в другом – слишком близким соседством взрослого хосписа к детскому садику, в третьем – детским домом для детей с ВИЧ в черте города, да много чем еще.

Изнутри системы, которая собирает деньги на лечение детей от рака, на реабилитацию бездомных, на антиретровирусную терапию для людей, живущих с ВИЧ все это бушующее мракобесие в головах сограждан кажется вопиющим и даже вызывающим. Когда ты полтора десятка лет твердишь, что рак не заразен, что он – излечим, тебе начинает казаться, что ты эту простую истину столько раз прокричал из каждого утюга, что только идиот мог не расслышать.

Люди, занимающиеся благотворительностью – это люди. Да, они сами выбрали дело, которым занимаются. Но, разумеется, они прекрасно отдают себе отчет в том, что дело их жизни – дело хорошее, благородное и нужное. И с этим не поспоришь.

Полтора десятилетия бурного роста российской благотворительности создали у тех, кто вплотную ею занимается – работает в фондах, регулярно жертвует, как-то помогает или сочувствует – иллюзию полного принятия и одобрения обществом всего причиняемого добра, в полном объеме.

На деле же мало кто действительно готов поподробнее узнавать о тяжело больных или умирающих людях, впускать в свою жизнь страдание или просто сосуществовать с неизвестным, а оттого заведомо потенциально опасным миром.

Если в семье не случилось несчастье – болезнь или счастье – знакомство с подвижниками добрых дел, шансов узнать про то, из чего состоит эта самая такая модная теперь благотворительность – немного.

Так вышло, что жители 45 из 64 квартир в Беляево то ли были не в курсе благой деятельности, то ли полагали, что спасение больных и нуждающихся происходит где-то далеко, за недостижимым горизонтом, а совсем даже не в их подъезде. Самое странное, но и самое простое, что в этой ситуации можно было сделать – попытаться силой навязать противящимся добру жителями подъезда в Беляево «правильную повестку». Но именно так и получилось: милиция с ОМОНом, журналисты с телекамерами, крики и валокордин и, наконец, насильственное изъятие пресловутой петиции с подписями широко освещенное в самых разных СМИ вплоть до федеральных. Федеральные, кстати, особенно рьяно взялись за обличение морали, нравственности и антинаучных убеждений авторши петиции против соседства с онкобольными детьми. Оно и понятно: на этих федеральных каналах этих изо дня в день случается столько плохого и неправильного, что, коль уж выпал шанс побороться за хорошее и правильное, упустить его никак нельзя. Жительница, написавшая неграмотное письмо – удобная жертва: она покусилась на больных детей, понаделала кучу ошибок в письме, да еще и сагитировала соседей на дурное и озлобила их.

Искушение, вооружившись презумпцией добра, взять да и попробовать одним махом переделать мир на хороший и правильный лад – довольно велико. Но не является ли недоработкой благотворительных организаций все это, цветущее пышным светом, мракобесие в головах сограждан?

Не значит ли цифра 45 из 64 то, что мы где-то не договорили, не дообъяснили, не прошли по подъезду и не рассказали о том, что здесь, рядом с вами будут жить дети, чей огромный шанс поправиться должен быть вами поддержан и это – ваш вклад в их выздоровление? Возможно, поймут не с первого раза и обрадуются не с первого года. Но «причинять добро», продавливая несогласных – проверено неперспективный метод, приводящий к ожесточению.

Чаще всего, когда в семье появляется неизлечимо больной ребенок, его мама остается одна. Таких мам, как Екатерина Коннова, на самом деле, очень много. Мы их не видим, потому что они редко выходят из дома, не имея возможности оставить ребенка даже на минуту. Мы не разговариваем с ними в очередях, не встречаемся в ресторанах. Каждый день, просыпаясь, они ведут изнурительную борьбу за то, чтобы их ребенку было полегче.

Чаще всего, первым делом, когда в семье появляется неизлечимо больной ребенок, маме предлагают оставить его в учреждении и, тем самым, избежать одиночества. Так в обществе, где мы живем, было принято годами. Если маму такой сценарий не устраивает, она остается одна: постепенно перестают звонить друзья, находятся другие заботы у родственников, кончаются деньги и, наконец, не в силах разделить перспективу пожизненной обреченности, уходит папа. Именно поэтому, чаще всего, все истории неизлечимо больных детей начинаются со слов: папы в этой семье нет, жить и лечить неизлечимо больного ребенка не на что.

Что общество, государство, его социальные и здравоохранительные институции предлагают взамен? Да, фактически, ничего: битву за инвалидность, результатом которой будет копеечная пенсия (в Москве – около 4500 рублей в месяц на ребенка), нехитрое медицинское сопровождение с очередями и равнодушием и все ту же самую, разумеется, бесплатную, обреченность. И в результате – одиночество.

У шестилетнего Арсения трубка в животе, трубка в шее и ежедневные судороги, по нескольку раз в день. Он – неизлечимо больной ребенок. Разумеется, мама Арсения, Катя Коннова осталась с ним одна. Точнее, она одна с двумя детьми, поскольку у Кати есть еще один здоровый ребенок, Елисей. Ему пятнадцать. И он, разумеется, делает все возможное, чтобы маме было полегче. Но 15-летний подросток не может заменить собой и папу, и государство, и врача. Подростку самому нужно много внимания и заботы. А у Кати на это нет ни сил, ни времени. Елисей терпит. Он понимает, что их с Арсением маме надо круглосуточно находиться рядом с младшим братом: следить за трубками, покупать и менять подгузники, давать лекарства, которых, к тому же, не достать.

Лучше всего судороги Арсения снимают микроклизмы с диазепамом – это такой расслабляющий препарат быстрого действия. Его применяют во всем мире для снятия судорог, вызываемых эпилепсией. Препарат, на первый взгляд, вроде не дорогой – 1000 рублей за микроклизму. Но если приступы по нескольку раз в день, то никаких денег не напасешься. Тут надо еще держать в голове тот факт, что Катя все время с Арсением и работать не может. Но и это не все: диазепам в микроклизмах в России не зарегистрирован, а это значит, его просто так не купишь.

Таких мам как Катя, на самом деле, очень много. Мы их не видим, потому что они редко выходят из дома, не имея возможности оставить своего больного ребенка даже на минуту. Мы не разговариваем с ними в очередях, не встречаемся в ресторанах, не радуемся вместе футбольным победам и не поем хором победные песни на улицах российских городов: у них нет такой возможности. Каждый день, просыпаясь, они ведут изнурительную борьбу за то, чтобы их родному ребенку было полегче. Не за полное выздоровление и возврат к прежней счастливой и безмятежной жизни, понимаете? И засыпают они с той же самой мыслью: что еще сделать, чтобы было полегче, чтобы не так мучался.

Спрятанные от общества своей бедой, эти мамы встречаются друг с другом на форумах по продаже незарегистрированных, а значит, формально не существующих в стране, лекарств: покупают, продают, меняют. Собственно, узнав о том, что диазепам в микроклизмах может чуть-чуть облегчить состояние Арсения, Катя купила на форуме двадцать клизм, привезенных кем-то другим, тоже, наверняка, сражающимся за своего ребенка, контрабандой из-за границы. Двадцать клизм – это двадцать тысяч рублей.

Фол последней надежды, скорее всего. Потому что других двадцати тысяч на другие двадцать клизм у Кати не было. И как справляться с судорогами сына дальше, она не понимала.

В детском хосписе, что помогает Арсению, Кате посоветовали обратиться в поликлинику и получить, положенный государством бесплатный диазепам в ампулах. Разумеется, диазепам в ампулах – это хуже, чем диазепам в микроклизма: его нужно вводить внутривенно (капельница) или внутримышечно (инъекции). А это – боль, которой в жизни Арсения и так сильно больше, чем может выдержать обыкновенный человек, тем более – ребенок. Но денег нет и делать нечего. Катя прошла все круги разрешений и направлений в районной поликлинике и получила лекарство.

К этому моменту у них с Арсением оставалось пять неиспользованных микроклизм, которые, возможно, пригодились бы кому-то, у кого все еще не было бесплатного лекарства или все еще оставались деньги на более удобный для использования препарат. Мама так и сделала. Вернувшись на форум, где совсем недавно покупала препарат, Катя разместила объявление о том, что отдаст оставшиеся 5 микроклизм за 3250 рублей.

Что можно купить на 3250 рублей? Несколько упаковок подгузников, несколько упаковок смеси для питания через зонд, просто еды для себя и Елисея, наконец. А может даже билеты в кино или океанариум, чтобы сходить всем вместе, они что – не люди, в конце концов. Словом, продавала Катя эти микроклизмы потому, что денег у нее не было, а нужность препарата она понимала как никто другой.

Но вместо такого же нуждающегося, как она, у станции метро Проспект Мира Екатерина Коннова встретила оперативника. Оказывается, она была «в разработке» и «оперативно-розыскное мероприятие» по ее «разоблачению» успешно завершилось «проверочной закупкой» и задержанием. Теперь Кате грозит от четырех до восьми лет лишения свободы.

Следователь Мещанского района, лейтенант юстиции Иванов С.А. усмотрел в действиях Конновой Е.А. преступный умысел. Оказывается, «с целью реализации своего преступного умысла Коннова Е.А. незаконно хранила указанное психотропное вещество с целью незаконного сбыта за денежное вознаграждение 3 250 рублей, имеются достаточные данные, указывающие на признаки преступления».

Что будет с Катей, пока будет идти следствие? Она вынуждена будет ходить на допросы, то есть отлучаться из дома, и станет сходить с ума, думаю ежесекундно о том, что со всеми ними случится дальше: каким очередным кошмаром обернется жизнь, если она не сможет быть рядом с Арсением, не сможет быть рядом с Елисеем. Один – попадет в интернат для инвалидов и довольно быстро умрет. Он, напомню, неизлечимо больной ребенок, о котором до сих пор заботилась мама. Другой – окажется в приюте и станет «государственным» ребенком, со всеми вытекающими.

Что будет, если Катю осудят хотя бы условно? Она вряд ли найдет работу, вряд ли получит загранпаспорт, который, в случае необходимости, позволил бы ей вывезти Арсения на лечение за границей. Мамам неизлечимо больных детей загранпаспорт нужен именно для этого, а не для того, чтобы путешествовать, смотреть мир или загорать со своими детьми на море, - на это нет денег.

Что могло бы быть, например, с наркоманом, решившим вдруг на форуме мам неизлечимо больных детей приобрести микроклизму с диазепамом? Да ничего. Препарат, считающийся психотропным, даже в дозе пять микроклизм за раз, не дает наркотического эффекта. Именно поэтому во всем мире его и выпускают в такой дозировке. Это – расслабляющий препарат для эпилептиков, он не пригоден для «получения кайфа».

В одном популярном российском телеграм-канале читателей спросили, что делать с Катей? 18 процентов ответили, что прощать нельзя, но нужно дать минимальное наказание. 5 процентов – что Коннову следует судить на общих условиях.

Эти цифры пугают едва ли не больше, чем сама эта дикая история. Выходит, что каждый пятый из нас считает, что мама неизлечимо больного ребенка должна законопослушно смотреть на то, как ее сын или дочь корчится в судорогах и ничего не делать.

Выходит, что государство, не регистрирующее давно существующие в мире препараты, облегчающие страдания неизлечимо больным детям, ни в чем не виновато. Но мамы, это лекарство добывающие всеми возможными способами, – преступницы.

Выходит, что легче охотиться на мам, чем создавать им условия для заботы и минимально сносной жизни с тяжело страдающим ребенком.

Выходит, что комфортнее не замечать, чем найти в себе силы посмотреть в глаза ребенку, которого не вылечить и его маме, делающей все для того, чтобы им обоим было полегче справляться с болезнью и болью.

Собственно, эти совокупные 23 процента респондентов, то есть нас, и есть ответ на то, почему первым делом, когда в семье появляется неизлечимо больной ребенок, его мама остается одна.

Есть, правда слабая, надежда на то, что в случае с Катей Конновой это будет не так. Петицию о том, чтобы в отношении Кати уголовное дело не было возбуждено, подписали уже 37 тысяч человек.

Когда арестовывали Кирилла Серебренникова, его мама, Ирина Александровна, была жива, бодра и полна планов на будущее.
Она умерла 16 февраля 2018 года.

Когда арестовали Алексея Малобродского, он был полным сил мужчиной в расцвете лет: планировал переехать в купленную в рассрочку квартиру в Одинцово, пожить, наконец, нормальной жизнью рука об руку с любимой женой Татьяной.
Сегодня он потерял сознание в зале суда. К нему не подпустили врача.

Это пытки.
Это происходит рядом с нами, на наших глазах, с человеческой жизнью людей. И это - делают люди. Человекообразные, по крайней мере.

Это преступления против людей, против человечности. Будьте прокляты, палачи.

И я верю, в перед судом на этом свете, вы ещё обязательно ответите. Я буду свидетельствовать.

В конце марта 2013 года Михаил Сергеевич Горбачев читал в РИА Новости «Открытую лекцию» про то, как человека, который меняет историю, эта самая история меняет, перемалывает.

Это была удивительная речь человека, который сумел победить, потерпеть поражение, пережить предательство и несчастье и остаться человеком. Политиком. Гражданином. Исторической фигурой планетарного масштаба.

В конце лекции от руководства РИА решили сделать Горбачеву дорогой сердечный подарок: подлинную фотографию в день первых и последних выборов Президента СССР. Фотографию вручал официальный представитель, она была завернута в бумагу до последнего момента. Разворачивали прямо на сцене. Увидев ее, Горбачев изменился в лице. Там на первом плане стоял бывший начальник президентской охраны Генералов, человек. который спустя год его предаст.

«Тебе самому фотография нравится?» - спросил Горбачев вручавшего. Тот опешил: «Да» - «Вот и бери ее себе». Сказал, спустился со сцены и ушел.

Я тогда забрала себе и конспект лекции с правками Михаила Сергеевича, и злополучную фотографию. Она, огромная, путешествует со мной по разным городам и квартирам. Мы ее всегда вешаем в недоступных углах: кладовке, туалете. А выбросить не можем. Она такое напоминание и о триумфе, и предательстве, и о надежде, и об ее крушении. И о том, что все это можно пережить, не оскотинившись.

С днем рождения, дорогой мой и любимый человек! Будьте, пожалуйста, здоровы и не сдавайтесь.

В этом же городе окончила физико-математическую школу № 5, но уже с 13-ти лет работала корреспондентом в ростовском деловом еженедельнике «Город N».

В детстве мечтала стать детским хирургом. В 12 лет, в годы перестройки, устроилась на лето санитаркой в отделение патологии новорожденных в ростовском НИАПе. В 13 лет опять работала санитаркой в отделении патологии беременных.

Однако потом решила, что не сможет быть врачом.

«Слишком большая ответственность. Я боялась, что не смогу полностью отдать себя врачебному делу, не смогу на 100% сопереживать своим больным и быть с ними ежечасно. Сейчас я все равно почти не вылезаю с работы. Но врачом не стала. Очень жалею», - говорит Катерина.

Именно материал о том, что Катерина увидела в 13 лет в больнице, и стал первой ее работов в качестве корреспондента еженедельника «Город N».

В 1995 году окончила годовые курсы для иностранцев при Сорбонне (Франция).

В 1999 году — факультет журналистики МГУ им. Ломоносова.

В 2005 году получила диплом специалиста истории искусств школы Леонардо да Винчи (Италия).

Первое место работы в Москве — телекомпания «ВИД».

«Потом успела поработать практически на всех телеканалах отечественного телевидения. В 2003 году поступила на работу в телекомпанию НТВ, где и осталась…», - говорит о себе сама Катерина.

Катерина Гордеева - мама двоих детей Александры и Георгия.

За время работы на НТВ стала автором таких известных проектов как «Русские не сдаются!», «Профессия репортер», документальных фильмов «Рублевские жены», «Обыкновенное чудо», «Достучаться до небес», «Мы не овощи», «Власть без тормозов» и нашумевшего цикла передач «Победить рак» об онкологических проблемах.

Первоначально, съемочная группа приехала в Российскую детскую клиническую больницу, к пациентам отделения общей гематологии и донорам, просто для того, чтобы сделать обычный репортаж.

«Каждый живет в своем мире и часто не подозревает о том, что происходит за его границами. Но вот я вышла за пределы своего личного мира: я увидела этих детей, которым постоянно нужны доноры, лекарства, деньги, помощь. И я увидела, что им можно помочь. И после этого уже не могла не помогать. Я вижу, что моя помощь нужна, и неважно, много я могу сделать или не очень. Каждый должен делать то, что в его силах», - цитирует слова Екатерины на сайте фонда «Подари жизнь».

Гордеева выступает попечителем благотворительного фонда «Подари жизнь», созданного Чулпан Хаматовой и Диной Корзун.

Ее цикл программ об онкологических заболеваниях вышел в марте 2012 года, в то самое время, когда общественность призывала байкотировать НТВ за фильм про митинги «Анатомия протеста». И сразу в блогах появились сотни комментариев, в которых зрители просили оставить телеканал в покое хотя бы потому, что там работает Гордеева.

«Увидела вчера в блогах обсуждение передачи, заинтересовалась - и как миленькая посмотрела. Невзирая на все призывы бойкотировать НТВ. Интересная для меня тема. Да и друзья - детские и взрослые врачи-онкологи... Фильм, конечно, шикарный. Задумано и снято великолепно - интеллигентно и с тактом. Дает надежду, вселяет оптимизм. Вышибает слезу. Катерина - умница и молодец», - пишет в блоге mashaportnyasha.

В эфире радиостанции «Свобода» Екатерина призналась, что сам фильм «Анатомия протеста» она не смотрела.

«Я не смотрела фильм, но не из принципиальных соображений. У нас дома не очень принято смотреть телевизор - маленькие дети, и нет времени - я фильм делаю. А судя по тому, что вы говорите, видимо, это была профессионально сделанная агитка плотная. Если кто-то себя узнает на кадрах «реконструкции», если это люди из массовки, если это люди из начальников массовки... А мне говорили, что кто-то кого-то узнавал уже. Эти люди должны подавать в суд. Это правовое государство. Я сидела и плакала в гримерке «НТВшников», потому что мне было стыдно. Я нечеловечески устала оправдываться за то, что сделала не я».

Проект «Открытая библиотека» совместно с издательством «Захаров» начали сбор средств на переиздание книги журналистки Катерины Гордеевой «Победить рак». Книга рассказывает истории о больных и врачах, а также о передовых онкологических разработках. Издатели надеются, что книга появится в каждой крупной районной библиотеке страны. «Лента.ру» поговорила с Гордеевой о том, зачем нужно собирать деньги на издание книги, а не напрямую на лечение болезни, об отношении к раку в России и на Западе, а также о том, когда появится универсальное лекарство от рака.

«Лента.ру»: Издательство «Захаров» начало сбор средств на переиздание вашей книги...

Катерина Гордеева : Да. Точнее, не издательство, а проект «Открытая библиотека» Николая Солодникова. Они популяризируют чтение, проводят потрясающий книжный фестиваль [«День Открытой библиотеки»]. Приглашали меня читать книгу. А я ведь писатель без году неделя. Очень боялась. Думала, приду - буду одна сидеть, а пришло много людей. Сидела, десять минут говорила, смотря себе на ноги, потом подняла глаза и увидела, что меня слушают.

А потом стали говорить, и получился флешмоб: потому что каждый из них либо болел раком, либо у них есть родственники, болевшие раком, либо друзья. Если мы поднимем здесь эту тему (разговор происходит во дворе редакции РИА Новости - прим. «Ленты.ру» ), будет то же самое.

История в том, что ребята из «Открытой библиотеки», понимая, что ни они, ни я не можем обеспечить людям во всех точках нашей необъятной Родины - в Москве или в Уренгое - должного и одинакового уровня качественного и доступного медицинского обслуживания, вдруг пришли к мысли, что знания, информация и какие-то прямые инструкции о том, что делать, если у тебя рак, вполне могут быть доставлены в самые отдаленные точки, куда угодно. И главное в этом знании - ощущение своего права быть вылеченным. Вообще-то, это история, которую весь мир уже прошел. Мы же, наша страна, находимся в самом начале этого пути.

Люди в России, когда заболевают раком, не думают, какие в болезни самые передовые методы. Они думают, как попасть на прием к врачу, как сказать о раке маме, мужу, они полагают, что обязаны в короткий промежуток времени сделаться беспомощными, а потом умереть. А про то, что у них есть право быть услышанными, быть вылеченными, требовать и добиваться, они, конечно, не знают. И «Открытая библиотека» придумала издать эту книгу и разослать по одному-два экземпляра во все крупные районные библиотеки страны. Они объявили сбор денег на печать тиража в 30 тысяч. Я, как попечитель фонда «Подари жизнь» , до сих пор имела дело со сбором денег на лечение, думала: ну вот лечение - это же лечение, это жизнь и смерть, а это просто книжка. Но Солодников меня убедил, что книжка - это тоже лечение.

Как из вашего фильма «Победить рак» получилась книжка?

[Директор издательства «Захаров»] Ирина Богат обратилась ко мне с предложением сделать книгу. Мы встретились в мае 2012 года. Я ей пообещала за лето все сделать, но к концу лета написала только вступление. Работа оказалась сильно масштабнее того, что я себе представляла. Книга - это ведь более основательная история. Конечно, в ней возможно лучше развернуть мысль, но я никогда не писала книг, поэтому для меня это было большим трудом. И у книги появился научный консультант, один из героев фильма, профессор Андрей Гудков из онкологического института Розвелл Парк - биолог, создатель принципиально новых лекарственных препаратов, в том числе и в области онкологии. Поговаривают, что он сейчас кандидат на Нобелевскую премию.

И вот представьте, какая это ответственность: человек, который реально изобретает лекарство от рака, потратил часть жизни, чтобы прочесть мою книгу и с точки зрения науки поправить. Я теперь могу положить голову на любую плаху и сказать, что в этой книге журналистских передергиваний нет. И это моя большая гордость. Ведь до сих пор существовало два типа книг о раке, как и обо всех болезнях: написанные докторами и написанные кем попало (с названиями вроде «Печень - царица органов», «Рак убивает всех»). И точек пересечения у этих книг почти не бывает, потому что журналисты или любители пишут о чем попало, кроме реальных медицинских вещей. А медики пишут о медицине.

То есть нет классического нон-фикшна о раке?

В России нет. В мире есть Давид Серван-Шрейбер с книгой «Антирак». Есть Сиддхартхи Мукерджи с книгой «Царь всех болезней. Биография рака». Есть еще три десятка книг, о которых можно говорить, но журналистских расследований нет.

Почему вы взялись за эту тему? Что подтолкнуло?

В 2003-2004 годах мои друзья разными путями оказались в больнице. Была история про девочку Надю Кольцову, которой требовалась редкая отрицательная группа крови. [Журналист Валерий] Панюшкин написал статью про нее в «Коммерсанте», кто-то пытался говорить о ней в телевизоре. Мы вдруг, живя в другом мире - политики, войн, в общем, обычной журналисткой жизни, - попали совсем в другую среду, где от тебя как от журналиста очень многое может зависеть. Той Наде на самом деле не помогли, не успели. Но в итоге оказалось, что мы умеем писать, говорить, снимать, у всех нас есть имя и доступ к нужным людям. И мы можем рассказать про ребенка и собрать ему денег - и это будет означать шанс.

Оказалось, что возможность - это чудовищный наркотик. Ты не можешь снять один репортаж, перекреститься и пойти дальше снимать свою войну, наводнения, бедствия или сюжет про открытие нового сезона в драматическом театре. Все равно возвращаешься в больницу - с камерой или без, с блокнотом или просто как волонтер. Потому что не можешь не вернуться. Так мы все оказались в этой больнице. И это была не просто больница. Это была больница, где на износ работали потрясающие врачи, которые спасли детей вопреки всему: отсутствию крови, препаратов, денег. Это были врачи-подвижники. Те самые лучшие из врачей, которым веришь и для которых хочется сделать все, что угодно, только бы у них была возможность спасать.

И так не бывает, что спасли одного ребенка - и праздник, и по домам. Дети болеют без всяких перерывов: одному помогли, десяти помогли, а их пять тысяч в год раком заболевает. И медицинская система не справляется - нужны благотворительные деньги. Пришлось учиться просить деньги и учиться проверять истории. Так появился фонд «Подари жизнь».

Когда вовлекаешься в эту историю, то начинаешь дружить с родителями, детьми. И, обладая возможностью дружить не только с ними, но и с врачами, ты начинаешь задавать вопросы. И становишься носителем большей информации, чем обычный журналист. Но помимо этого становишься связующим центром между теми, кто ищет помощи, и теми, кто может помочь.

И как-то летом 2011-го мы с моим приятелем [журналистом, в то время - шеф-редактором «Центрального телевидения» на НТВ] Сашей Уржановым разговаривали до пяти утра. Все это время я рассказывала ему про рак, неконтролируемое деление опухолевых клеток, еще про что-то. Он слушал, слушал, а потом спросил: «Почему ты раньше мне этого не рассказывала?» Мне казалось, что никому это неинтересно, и казалось, что я превратилась в человека, который может испортить любую вечеринку. Как это обычно происходило? Я приходила, говорила: «А я вот только из больницы…» - и все опускали глаза. С отношением к теме, кстати, ситуация каждый год меняется. Сейчас уже можно о раке говорить в веселых компаниях. Пять лет назад это была адская тема. Я потеряла какое-то количество друзей и молодых людей именно из-за того, что 24 часа в сутки хотела говорить об этом. Уржанов тогда предложил снять что-нибудь о раке.

В феврале 2011-го мы вместе с [тогдашним директором праймового вещания НТВ] Колей Картозией ходили к [генеральному директору НТВ Владимиру] Кулистикову упрашивать, чтобы этот фильм появился на канале. Появилась продюсер Соня Гудкова, ее мама Марина Пак стала героиней фильма. Появились, между прочим, удивительные люди, давшие две трети бюджета - огромные деньги - на съемки этого фильма, я им невероятно благодарна. Снимали мы почти год. Пока снимали и были в этом своем раке, переменилась жизнь вокруг нас. Тот НТВ, на котором мы начинали снимать, к моменту выхода фильма в эфир сильно переменился, а вскоре и вовсе перестал существовать.

Во время работы над фильмом какие самые большие открытия вы для себя сделали?

Поразило, как развивается научная мысль и как вопрос рака уже решен в США и Западной Европе с точки зрения психологии. В Америке есть рекламная кампания «Поздравляем с днем рождения. У вас рак». Это из другой жизни. Сейчас в мировой медицине должен случиться системный скачок, когда станет возможной профилактика рака. Вакцины от двух видов рака уже существуют, еще чуть-чуть - и будут индивидуальные вакцины для людей, склонных к тем или иным формам рака. Сейчас появятся превентивные средства, так называемые радиопротекторы. Они смогут находить клетки, которые стоят на пороге превращения в онкоклетки, и убивать их. Есть потрясающие вещи с новыми таргетными системами химиотерапии.

Я сейчас попытаюсь аккуратно, как любитель, объяснить, что это значит. У каждого рака есть специфические мутации, которые его вызвали. И в зависимости от типа этой мутации в современной химиотерапии будет подобрано лечение, действующее не на весь организм в целом, а вот на эту конкретную поломку, на этот сбой.

Я с одной своей знакомой ходила к потрясающему химиотерапевту. Поход этот был, если честно, фолом последней надежды: женщину накануне выписали домой с диагнозом «неизлечима». Когда она пришла к этому химиотерапевту, он спросил: «А вас на такую мутацию проверяли? Есть результаты анализов?» Оказалось, не брали, никому в голову не пришло. Через неделю выяснилось, что у нее есть эта самая мутация. Оказалось, что в ситуации современной медицины эта мутация - большой, огромный даже шанс. И теперь моя знакомая стала третьим в России человеком, которая получает новый таргетный препарат, созданный именно для этого типа мутаций при раке легкого. Это дает ей феноменальный шанс.

Или другой пример. Недавно мы сидели с моими старшими подругами, ужинали в ресторане. Вдруг звонок. Разговор о раке, точнее, о ребенке с таким диагнозом. Одна из подруг, очень много, к слову, делающая в сфере благотворительности, довольно так буднично спрашивает: «Какие перспективы там?» Я говорю: «Да это обыкновенный лейкоз, перспективы хорошие, все классно». И тут третья подруга, ей, чтоб вы понимали, около 70-ти, говорит: «Ты сейчас такую вещь сказала невероятную! Ведь в моей жизни еще 10, 20 лет назад, когда говорили “лейкоз”, все опускали голову и понимали, что перспектив нет никаких».

Наука и медицина очень сильно двигаются вперед. Дай бог, движение это будет в России, потому что довольно большое количество денег вкладывает «Роснано», какие-то довольно приличные международные программы финансируются из «Сколково». Понятно, что в мире денег на науку тратится в разы больше. Но все открытия, которые будут сделаны там, будут нам доступны; так сейчас устроен этот глобальный фармацевтический мир - никто ничего не сможет утаить. И я могу вам сказать, сейчас мир на пороге невероятных открытий, которые могут перевернуть вообще все представление о раке, о старении, о продолжительности жизни. Сейчас ученые вроде бы сообразили какие-то базовые вещи про сенесцентные клетки , те самые, которые делают нас старыми и беспомощными. И если их обуздать… Только представьте себе, что будет? В общем, я верю в глобальный прорыв, который мы еще увидим своими глазами.

Есть миллион всего, что дает верить, что ситуация с раком будет решена. Она не будет решена так, как хотелось бы: хоп, прививочка - и раком никто не болеет. Есть понимание, что номинально названные раком болезни на самом деле дико разные. И номинально такой болезни - рак - не существует. Есть понимание, что будут придуманы лечения для каждой из них и они будут очень индивидуальными.

Очень важно, как в Европе, Америке, Японии представляют себе проблему рака. После Второй мировой войны люди, мыслящие гуманистическими категориями, поняли ценность каждой человеческой жизни. Ведь война Европу и Америку обратила к тому, что важен каждый, каждый, каждый человек. Не люди и народонаселение. К сожалению, после войны в Советском Союзе единичная человеческая жизнь еще больше обесценилась. 20 миллионов туда, 20 миллионов сюда - и поэтому наша медицина массовая. Может быть, она будет переориентирована в направлении индивидуальном (я очень на это надеюсь), но пока это, к сожалению, не так.

После фильма к вам обращались люди из Минздрава?

Нет. Никаких отзывов.

А когда появилась эта система с талонами, очередями? (В своем фильме Гордеева рассказывает, что у каждого региона есть определенные квоты на лечение рака, которые устанавливают местные управления здравоохранения - в одном регионе на лечение могут направить 40 человек, в другом меньше или больше - прим. «Ленты.ру». )

Система квотирования появилась еще при [министре здравоохранения и социального развития в 2004-2007 годах] Зурабове. Она продлевает иллюзию, что у нас существует классная высокоуровневая и, что важно, бесплатная медицина. Но ведь раком все болеют по-разному. Поэтому квота в сто с лишним тысяч рублей на лечение онкологического заболевания не может быть применена ко всем больным. И не надо рассказывать сказку, что обязательное медицинское страхование покроет лечение рака. Покроет только простейшую легкую форму. Я знаю одну историю про мужчину из Анапы, которому по ОМС сделали все. Это скорее исключение. Но я знаю 99 историй, когда никакого ОМС не хватало. Когда, конечно же, не было коек. Когда болезнь требовала лечения в федеральном центре, а мест не было. Есть дикая проблема: квоты-то квотами, но, к сожалению, уровень лечения в Москве, Екатеринбурге, Ростове-на-Дону, Воронеже или Курске очень разный.

Где, кроме Москвы, есть хорошие центры?

Есть в Петербурге центр Раисы Горбачевой. Им тяжело живется, но он прекрасен. В Новосибирске есть прекрасный центр, в Екатеринбурге тоже. Есть ведь еще проблема со снабжением лекарствами. Если главный врач какой-то клиники боится поссориться с Министерством здравоохранения, то не будет требовать тот препарат, который ему нужен. Я знаю историю про один регион, не могу его называть - там в местную больницу приехали мама с ребенком. Они пролечились в Москве, а потом им было предписано пройти три стандартных курса химиотерапии. В силу того, что мама помнила, какого цвета была химиотерапия у ребенка, она увидела, что цвет не тот. Она провела свое, мамино, расследование и вдруг обнаружила, что вместо химиотерапии ее ребенку капают физраствор. И что так в этой больнице делают уже полгода, потому что нужного препарата нет. И никто не бьет тревогу. И мама подняла на уши фонд и волонтеров, привезли лекарства. Главный врач скотина? На самом деле нет. Ситуация, в которую он поставлен, сволочная. Он боится, его могут уволить и все вообще накроется. Пару раз попросил - ему отказали. Ситуация, когда больницы боятся сказать, что у них нет лекарств, чудовищная. И это не единичная история.

А почему происходят перебои с поставками лекарств?

Черт его знает, почему. Лекарства есть. Существует проблема с некоторыми лекарствами, которые здесь не зарегистрированы…

Это особенные. Я про классические, если можно так сказать.

Все очень разные. Для молочной железы, самого излечимого и, казалось бы, понятного рака, который нужно рано диагностировать и понятно, как лечить, существует химиотерапия, протокол которой впервые описан, допустим, 40 лет тому назад. Но есть новейшие моднейшие химиотерапии, которые надо закупать. Они стоят дороже. По госзакупкам в больницу поставляют лекарство А, которое старее, токсичнее, менее успешно, притом что уже существуют в мире лекарства не то что класса B или C, но и Е. Лекарство может быть не зарегистрировано в России, но есть клинические исследования, что оно явно лучше. Нужно желание, чтобы оно было зарегистрировано, чтобы его поставляли в эту больницу, чтобы больной при необходимости его получал. Для этого нужна воля и главврача, и регионального департамента здравоохранения, и федерального департамента здравоохранения. Ничего этого нет. Эта цепочка не работает, а находится на ручном управлении. Чтобы вылечиться, нужно находиться либо в социально значимой группе людей, либо обладать невероятной витальностью, чтобы добиться лечения, либо просто иметь деньги, чтобы поехать лечиться, например, в Израиль.

Знаете, кто является ее заказчиком? Министерство здравоохранения США и Национальный институт рака. Это государственные деньги, которые платятся крутейшим частным рекламным фирмам. Какой в ней смысл? Чтобы люди перестали бояться рака, чтобы они дольше и продуктивнее жили, преумножая мощь и славу своей страны. Это такая история, в которой государство заботится о гражданах. Вот почему государство платит за эту социальную рекламу.

Люди в России в этом смысле не отличаются от американцев или европейцев: они тоже хотят жить долго и счастливо. Стало быть, они тоже хотят знать про свою болезнь. Думаю, им было бы также интересно узнать, что рак больше не относится к категории бесперспективных болезней. Людям нужно это внушать. Но вопрос, где у нас будут такую рекламу показывать. Если ее увидит человек в городе Бердск Новосибирской области, где нет больницы, то он посмотрит на эту социальную рекламу и скажет: «Идите в жопу вместе со своим раком». Я здесь родился, жил и умру.

В фильме и книге есть история про дядю Юру из Асбеста.Так вот, в фильм вошла история про этого онкобольного, а про его доктора, про районного онколога Антона - не вошла. Я встречалась с ним в шашлычке, потом в машине, чтобы никого рядом не было. Он боялся, что мы его снимем. Он - единственный онколог на 80 тысяч человек. Очередь к нему на прием - длиною в жизнь. Он согласился говорить только без камеры. Я спрашиваю: «Чего вы боитесь?» Он: «Понимаете, я потеряю работу». Я: «Сколько вы получаете?» Он: «Семь тысяч рублей». Я: «Вы боитесь, что потеряете работу на семь тысяч рублей?» Он: «Во-первых, да. Во-вторых, у них не будет другого онколога». Этим людям рассказывать, что рак - это весело и не противно? Это палка о двух концах. С одной стороны, нужно заниматься социальным воспитанием людей, с другой - люди должны получать должный уровень медицинского обслуживания.

Вы говорили о перспективных лекарствах. В России их начнут применять с сильным опозданием?

В этот поезд мы сядем. Другой вопрос, что лекарства, скорее всего, будут придуманы не нашими учеными. Не будет «русской вакцины». Но мир глобален, мы все получим. Байки из склепа вроде секретного кремлевского или вашингтонского рецепта от рака, о котором никому не рассказывают, - это чушь. Как только будет лекарство, его обнародуют.

Вы говорили, что многих спонсирует «Сколково».

Того же [профессора онкологического института Розвелл Парк] Гудкова и многих других. Мировые ученые воспринимают «Сколково» как большой кошелек. И «Сколково», и [председатель правления «Роснано» Анатолий] Чубайс дают деньги. Чубайс потратил огромные деньги, сейчас строят в Ярославле центр производства препаратов. Чубайс считает, что горизонт решения проблемы рака - три-семь лет. И я ему верю.

P.S. Чтобы принять участие в переиздании книги Катерины Гордеевой, можно перечислить деньги на счет директора издательства «Захаров».

Реквизиты для платежей:

ИНДИВИДУАЛЬНЫЙ ПРЕДПРИНИМАТЕЛЬ БОГАТ ИРИНА ЕВГЕНЬЕВНА
ИНН 770400546278
Юридический Адрес: 121069 г. Москва, Новинский б-р, д.18, кв.130
Р/ С 40802810133000001740 в ВТБ 24 (ЗАО) г. Москва
К/С 30101810100000000716
БИК 044525716

В назначении платежа должно быть указано: «Оплата за книгу К. Гордеевой по договору № 28Г/08 от 28 августа 2013 года, в. т.ч. НДС 10%».

Екатерина Гордеева: фигуристка, личная жизнь – эта тема будет полностью освещена в нашей статье. Нет наверно такого человека, который бы не слышал о ней. Эта маленькая, хрупкая на вид женщина – прославленная фигуристка, дважды получившая золотые медали на Олимпийских играх и четыре раза ставшая чемпионкой мира.

Екатерина Гордеева: фото

Катя Гордеева родилась в 1971 году и стала фигуристкой довольно рано. В три года ее отдали в спортивную школу. Это не было ее личным выбором, родители решили все за нее. И, как показали дальнейшие события в жизни, вполне удачно.

Екатерина Гордеева росла в финансово благополучной семье. Отец фигуристки был танцором в труппе известного деятеля искусств Игоря Моисеева. А мама работала в телеграфном агентстве (ТАСС). Личная жизнь родителей сложилась удачно, они были счастливы друг с другом. Через четыре года после рождения старшей дочери у них родилась еще одна девочка. Родители не жалели денег для развития детей.

Семья Екатерины Гордеевой

Когда Катя пошла в школу, у нее началось трудное время. Приходилось сочетать школьную учебу с тренировками на льду. Это было непросто, у нее не было свободного времени. Но девочка все успевала. Хорошо училась в школе и делала успехи в спорте.

Екатерина Гордеева была десятилетней девочкой, когда в ее спортивной биографии произошли фатальные перемены. Ей дали личного партнера на льду Сергея Гринькова. С этого момента у спортсменов началась новая жизнь. Их решили соединить в пару, поскольку их одиночные прыжки были слабоваты.

Екатерина Гордеева была ростом намного меньше Сергея. Это очень хорошо для парной фигуристки. Партнеру было легко выполнять с ней сложные элементы. Личным тренером у пары был В.Захаров. С 1982 года началась их совместная спортивная жизнь.

Великолепные успехи пары

Создание пары Екатерины Гордеевой и Сергея Гринькова оказалось весьма удачным для советского спорта. Их совместная биография началась с успеха. В 1984 году пара получила первую золотую медаль на юниорском чемпионате мира.

Личным тренером их тогда была Н. Шеваловская. Но это была не последняя победа в их жизни. Несмотря на то, что в то время они были еще совсем детьми, тренер стала готовить их к серьезному взрослому чемпионату мира и к Олимпийским играм.

Но были у неудачи у пары. В 1985 году на турнире в Канаде тренер решила вставить в программу очень сложный прыжок. Катя не справилась, к сожалению, и упала. В 1986 году пара перешла к новому тренеру – С.Жуку. В этот год Екатерина Гордеева и Сергей Гриньков получили на чемпионате Европы серебряную медаль. А чуть позже на чемпионате мира – золотую. Фигуристка вошла в историю как самая юная чемпионка мира. Ей было всего пятнадцать лет!

Екатерина Гордеева и Сергей Гриньков выиграли чемпионат Европы

Потом опять следовала личная неудача пары. Во время чемпионата Европы в Сараево у партнера оторвалась штрипка. Увидев это, судья остановил музыку. Но пара продолжала кататься. Их выступление не было оценено, поскольку они получили дисквалификацию. Но это была не последняя неприятность в их жизни.

Несмотря на неудачи, весь мир признал спортсменов как своих любимцев! Везде в Советском Союзе можно было увидеть фото с лицами Екатерины Гордеевой и Сергея Гринькова. Народ гордился своими спортивными талантами.

В то время разгорелся скандал. Одна фигуристка написала жалобу в вышестоящие Органы на тренера Станислава Жука. Известного тренера обвиняли в сексуальном домогательстве. Неизвестно, было ли это правдой, но пару принудили подписать это письмо. По этой причине им опять пришлось перейти к другому личному тренеру. Теперь им стал С. Леонович.

В 1987 году в жизни пары произошла еще одна трагедия. На тренировках Сергей поднял партнершу высоко и нечаянно запнулся. Катя полетела с почти трехметровой высоты и ударилась головой о лед. Получив сотрясение головного мозга, она не могла год заниматься спортом. Но этот несчастный случай сыграл и положительную роль. Бывшие дети стали иначе относиться друг к другу. Вдруг повзрослев, они почувствовали взаимную симпатию. Сергей стал заботиться о партнерше, бережнее относиться к ней.

Несмотря на все неприятности, пара завоевала золотую медаль на Олимпийских играх в 1988 году. До сих пор тренеры фигурного катания демонстрируют их выступление на Олимпиаде как высший профессиональный уровень. В нем были использованы сложнейшие элементы, сложные прыжки и обороты. Все было исполнено безупречно.

В последующих годах были снова победы на чемпионатах мира. Но отрыв от соперников был уже небольшой. Тогда фигуристы приняли решение уйти из большого спорта. С 1990 года пара выступала в ледовом шоу Татьяны Тарасовой.

Перемены в личной жизни

О том, что Екатерину Гордееву и Сергея Гринькова связывает не только лед, догадывались многие. Фигуристка заметно «расцветала» в объятьях своего партнера. Было понятно и по их взглядам, что между ними вспыхнуло серьезное чувство. Все поклонники ждали грядущих перемен в их личной жизни. И наконец, в 1991 году пара официально зарегистрировала свой брак. Затем они обвенчались в православной церкви.

Сегодня мама Сергея, смотря на фото с сыном и Катей, говорит, что эта была настоящая, сильная любовь. Такую редко встретишь в наше время. Не было ни фальши, ни ссор, ни выгоды…Просто они любили друг друга, стремясь отдать всю свою жизнь любимому человеку. Через год у пары родилась дочь, которую назвали Дашей.

В 1992 году семья решила перебраться на жительство в США.

На следующий год паре разрешили вернуться в профессиональный спорт. И они снова получили золотую медаль на Олимпийских играх в 1994 году. Кроме это у них были победы на чемпионатах России и Европы.

Казалось бы, жизнь сложилась прекрасно! Удачи в спортивной карьере и счастливая жизнь с любимым человеком, красивая дочурка, очень похожая на папу. Катя наслаждалась семейным счастьем, упивалась успехом, славой и любовью, растворяясь в глазах любимого мужа. Все шло как нельзя лучше. Но она еще не знала, что совсем скоро еще ждет страшное испытание.

Короткое семейное счастье оборвалось совсем внезапно. Никто не мог предугадать этого. Сережа всегда был здоровым человеком. Тем более, спортсмены часто проходят медицинский осмотр. Но видно так было угодно Божиему Промыслу…

Потеря любимого

Никто не знает, за каким поворотом его ждет смерть. Всем кажется, что они будут жить на Земле вечно, но однажды приходит конец, которого никто не ждал и не готовился к нему.

1995 год оказался роковым. Ничто не предвещало беды. Спортивная пара готовилась к очередному выступлению. Во время обычной тренировки в Лейк-Плессиде Сергей вдруг упал на лед. Когда к нему подбежала Катя, он прошептал, что ему стало очень плохо. Срочно была вызвана команда врачей, которая зафиксировала острую сердечную недостаточность. Но никто не хотел верить, что это конец. Ведь Сережа так молод!

Когда его почти без сознания доставили в больницу, Сергей Гриньков умер. Врачи не смогли ему помочь. Как оказалось, у него был обширный инфаркт. Может быть, многочисленные тренировки, перелеты и переживания сыграли свою роль. А может быть, наследственность (его отец умер от инфаркта).Через несколько дней ему исполнилось бы 29 лет. Но за свои прожитые годы он много преуспел. Сергей был Заслуженным мастером спорта СССР и России. У него были многочисленные награды, в том числе «За личное мужество». Он навсегда останется в сердцах своих поклонников.

Потеря для Кати была невосполнимой. Никто на свете не смог заменить ей этого человека. Маленькая дочь, которой всего 3 годика, осталась без отца. Но Екатерина Гордеева – человек очень сильного духа и воли. Она выстояла в этом страшном испытании. И уже через три месяца фигуристка смогла вернуться на лед. Спастись от депрессии ей помогло увлечение любимым делом.

Свою личную жизнь с Сергеем она описала в книге «Мой Сергей», посвященной любимому мужу. По ней был снят документальный фильм о трогательной любви фигуристов. Сегодня нет наверно человека, который не слышал об этой истории.

Следующая книга, которая называлась «Письмо Дарье» вышла через два года.

Жизнь после трагедии

В 1998 году Катя победила на чемпионате мира. Затем она стала принимать участие в ледовых шоу. Ее напарниками на льду были: А.Сихарулидзе, Д.Пеллетье, А.Дмитриев, Д.Циммерман. Ее участие в шоу «Звезды на льду» было судьбоносным. Там она познакомилась и стала выступать с партнером Ильей Куликом.

Судьба дала Кате второй шанс на счастье. В 2001 году она вышла замуж за Илью Кулика. У них родилась дочка Елизавета. Семья живет счастливо в Лос-Анджелесе. Тихая семейная жизнь позволила Екатерине забыть хоть немного о страшной трагедии. Заботливый муж, две дочки-красавицы, занятие любимым делом, все это помогло избежать депрессии и тяжелых воспоминаний.

Только иногда проглядывает грусть в глазах Кати. Ее одиночное выступление под музыку «История любви» заставляет понять боль Кати и безутешную скорбь по рано ушедшему любимому.

Екатерина одержала победу в шоу «Ледниковый период» в паре с Е.Бероевым. Но это участие послужило причиной слухов о романе Егора и Кати. Тут же папарацци подхватили их, и появилось много статей на эту тему. Публиковались даже фото, изображающие Егора и Екатерину вдвоем в уютной интимной обстановке в ресторане.

Екатерина одержала победу в шоу «Ледниковый период» в паре с Е.Бероевым

Правда ли это? Никто толком не знает. По одним источникам это ложь. Егор – отличный семьянин, вместе с женой Ксенией Алферовой воспитывает дочку Евдокию. Кстати, артистка Ксения Алферова выступала в том же «Ледниковом периоде» в паре с Повиласом Ванегесом. Последнее выступление Ксении на этом шоу было со своим мужем, Егором.

По другим источникам, это правда. Ирина Алферова (мать Ксении) говорит, что увлечение Егора красавицей Катей заставило его жену немало поплакать. Она молилась в церквах о сохранении семьи. Но так уж ли это важно теперь? Обе семьи живут сейчас в мире и согласии и воспитывают своих детей. Развода с обеих сторон так и не произошло. Так что волнение в прессе было напрасно.

Дочь Сергея и Екатерины Даша пошла по стопам родителей. Она увлекается фигурным катанием. Будет ли она чемпионкой как мама и папа? Екатерина прилагает к этому все свои усилия и средства.

Екатерина Гордеева с дочерью Лизой

Екатерина Гордеева удостоилась звания Заслуженный мастер спорта СССР еще в юности. Затем получила Заслуженного мастера спорта России. У нее много наград, в том числе: ордена «За личное мужество»(1994), ордена Дружбы народов (1998). Сейчас она наслаждается тихим семейным счастьем и воспитанием дочерей.

Остается пожелать известной фигуристке здоровья, семейного благополучия, радости в воспитании дочерей.