Одна винтовка на двоих. Миф об «одной винтовке на троих

08.02.2019

Есть устойчивая легенда,что в начале войны наша армия воевала «с одной винтовкой на троих». Точное происхождение этого мифа сейчас уже вряд ли возможно выяснить, однако, есть версия, что он связан с выходом агитационного ролика "Чапаев с нами". Если на данный момент никто не оспаривает того, то регулярные части Красной Армии на начало войны были полностью укомплектованы стрелковым оружием, то вокруг народного ополчения всё ещё муссируется тема «одна винтовка на троих».

Вот что пишет главный хранитель фондов Государственного музея обороны Москвы С.Е. Соболева в своей статье «Стрелковое оружие защитников столицы при формировании народного ополчения Москвы», основываясь на архивных документах о степени укомплектованности вооружением всех двенадцати дивизий московского народного ополчения на 3 сентября 1941г – «Обеспечение винтовками, автоматами, ручными и станковыми пулеметами, 50-мм минометами, 76-мм дивизионными пушками, 122-мм гаубицами в них значится 100 %. Среди общего количества станковых пулеметов насчитывается 412 станковых пулеметов Кольта обр. 1915 г. В действительности положение с материально-техническим обеспечением ополченческих дивизий выглядело несколько иначе. Согласно донесению штаба 33 Армии штабу Резервного (фронта о боевом и численном составе частей армии - шести дивизий народного ополчения, направленном не ранее 20 сентября 1941 г. (датирование по тексту). Винтовок имелось 34 721 вместо положенных 28 952, станковых пулеметов 714 вместо положенных 612. Но ощущался недостаток в следующих видах оружия: автоматических винтовок имелось 7 796, а требовалось по штату 21 495, ручных пулеметов было 869, вместо необходимых 956, пистолетов-пулеметов Дегтярева насчитывалось 784, вместо положенных 928. На шесть дивизий имелось всего 2 зенитных пулемета вместо положенных 102 и 7 крупнокалиберных пулемета вместо 51».

Как видно из вышеприведённых данных, недостаток вооружений действительно имелся, но он не касался личного стрелкового оружия. Более того, в винтовках даже был избыток.
Проблема была в другом – ополченцам выдавались не только современные винтовки, но в и вообще всё, что могло стрелять – оружие образца Первой мировой, финское трофейное, иностранное оружие, переданное Российской империи в 1914-1917 гг. Возникала проблема несовместимости оружия и патронов – «При внешнем сходстве советских винтовочных патронов обр. 1908 г. и финских, финские патроны заедали в наших пулеметных лентах и стрелять очередью ими было не возможно. По этой же причине для наших винтовок не подходили финские обоймы. Поэтому стрелять финскими патронами можно было только по одному».

Была ли такая ситуация уникальной? Вот как описывает вооружённость народного ополчения в Англии Альфред Рессел в книге «По дорогам войны» - «Для обороны Англии не было орудий, зенитной артиллерии и прежде всего танков. Легкое оружие, которым располагала армия, если не считать легкого пулемета типа Брен, который производился по чехословацкой лицензии, было устаревшим, но и его не хватало. Ополчение, состоявшее из бывших военных и штатских, вооружалось в силу необходимости берданками и заостренными железными прутами из ограждений парков. Пошли в ход даже исторические алебарды из музеев и родовых имений как оружие, удобное для ближнего боя».

Вот что пишет Константин Телегин, бывший в годы войны членом Военного совета ряда фронтов, в своей книге «Войны несчитанные вёрсты» - «Военный совет принял решение о мобилизации всех ресурсов оружия, какие могли быть изысканы в учебных заведениях, штабах и тыловых частях.. И работники управлений Московского военного округа с каждым днем наращивали усилия в поиске внутренних резервов. При внимательном изучении дел на местах выяснилось, что резервы все же есть, и даже немалые. Первый из них - артиллерийские базы, непосредственно подчиненные ГАУ». На одной из таких баз как раз находился значительный запас отремонтированного или требовавшего ремонта иностранного стрелкового оружия, лежавшего на складах со времени гражданской войны.
Как пишет Телегин, к концу июля на ремонтных мощностях базы удалось наладить выпуск до
5000 единиц отремонтированного оружия в сутки.

Необходимо отметить, что сформированные ополченческие подразделения «первой волны», отправились не на фронт, а на строившуюся в тылу Можайскую линию обороны, где занимались боевой подготовкой и строительством укреплений. В сентябре дивизии народного ополчения были переформированы по штатам обычных стрелковых дивизий Красной армии.

Дивизия Численность по штату Некомплект Некомплект/резерв винтовок
1 ДНО 14926 2824 -799
2 ДНО 11739 3018 +317
3 ДНО 12154 2060 +1192

Как видим, только у одной из трёх дивизий имелся некомплект винтовок, но он покрывался ещё большим некомплектом личного состава. Удивительно, но ровно эти же данные приводит в своей статье «Одна винтовка на троих» Анатолий Цыганок как доказательство тезиса о большой нехватке стрелкового оружия.

Исходя из всего вышесказанного можно сказать, что проблемы с вооружением народного ополчения были, но не носили такого катастрофического характера, чтобы можно было говорить о том, что ополченцев бросали в бой без оружия "с одной винтовкой на троих".

Борис Николаевич Лапин

Борис Николаевич родился 4 октября 1919 г. в городе Анжерка Кемеровской области. Школу и институт закончил в Томске, получив специальность инженера-геолога по специальности «съемка и поиски полезных ископаемых». Окончив ВУЗ, был оставлен в аспирантуре, но после ареста его руководителя, Ф. Н. Шахова, в 1939 г. ушел работать в Запсибгеологоуправление.

После организации Сибирского отделения Академии наук Борис Николаевич с первых дней являлся научным сотрудником Института геологии и геофизики. Кандидат наук, доцент кафедры общей геологии, тридцать лет проработал в ВУЗе.

– Борис Николаевич, как Вы попали на фронт?

– На фронт я попал в 1941 г. Мы были студентами четвертого курса Томского политехнического института. Случилось это так: приехал один капитан и стал вербовать нас в Военную академию химической защиты. Мы согласились и поехали в Москву. Итак, в октябре 41-го я попал в Москву и узнал, что немцы находятся в сорока пяти километрах от столицы. Я видел, как барражировали немецкие самолеты, как по ним стреляли наши пулеметы, но Академия есть Академия. Ее эвакуировали в Самарканд, и нас, приехавших учиться, послали догонять ее.

Я проучился в этом учебном заведении одиннадцать месяцев и, закончив ее, получил звание лейтенанта и был распределен в бронетанковые войска. В то время в составе танковых войск появились подразделения огнеметных машин. Меня определили во вновь формирующуюся 235-ю огнеметную танковую бригаду, которая была единственной в нашей армии. Впоследствии наше командование бросало эти части на самые опасные, тяжелые участки. По внешнему виду эти машины не отличались от обычных Т–34 и КВ, только на этих танках огнемет устанавливался рядом с водителем вместо обычного пулемета. Я занимался защитой наших войск от химического поражения и приготовлением огнеметной смеси для танков.

– Борис Николаевич, почему наша армия в начале войны терпела поражения?

– Да мы просто не были готовы к войне, не умели воевать. Командиры наши были недостаточно обучены. Не было никакой связи: ни телефонной, ни радио. Никто ничего не знал. Это первое. Во-вторых, в самом правительстве, как я понимаю, тоже было некоторое упадничество. Сталин будто исчез: неделю или больше молчал вообще. Я видел отступление наших войск под Москвой в то время, когда солдаты были не обучены. Я видел наступление наших войск в последующий период. Когда семь человек бегут, падают, стреляют, – они уже обучены, они не боятся огня противника. Паника имела огромное значение. Тут такая «громадина» идет, и все стоят в растерянности.

– Почему были не готовы? Ведь весь мир знал, что грядет война.

– Я думаю, что мы все-таки слишком верили в свои силы, считали, что немцы не посмеют напасть на нас. Существует такое мнение, что Гитлер решил напасть на СССР, потому что видел, что СССР готовится идти на Германию. Я встречал такое мнение у историка Суворова, но считаю, что это неправда. Дело в том, что те карты, которыми руководствовался Суворов, где были нанесены танки, дивизии, расположения армии, – это все были «игровые» карты. Я на этих местах был и видел все сам, – там и воевать-то некому.

– Как же наши войска сумели перейти от поражений к победам?

– Я уже в середине войны видел мастерство танкового боя: командиры батальонов, командиры рот выстраивали танки и, при получении приказа на атаку, срывались – и в бой. Немец обстреливает наши танки, а командиры рот и комбаты смотрят, где попал выстрел, а где мимо. Опережали противника и считали за него: куда попадет выстрел в следующий момент. Нужно остановиться и дезориентировать противника, это мастерство боя. Никто его особенно не преподавал, но это знание передавалось «из рук в руки», от хороших командиров к другим. Вот этих знаний и не хватало нашим войскам в сорок первом.

Плюс ко всему тогда, конечно, сказалось истребление офицерского состава Сталиным. Опыт, приобретенный в этой войне, – это совсем другой опыт, чем в гражданской войне. И тактика была другая и умение. Кроме того в 1941-м году у нас недоставало оружия, особенно автоматов. В то время можно было наблюдать такую картину: бегут солдаты, и кто-то ждет, пока товарища убьют, чтобы взять его винтовку, так как не у всех было оружие, да еще стреляет только одним патроном…

– Где произошел Ваш первый бой?

– Однажды в танковой бригаде мы получили приказ: «Грузиться на платформы, в вагоны и следовать в Сталинград». Разгружались мы на левом берегу Волги, – есть такое место Ахтуба. Немцы уже занервничали. Они знали, что наша бригада приехала (разведка у них работала хорошо), и даже нас бомбили, но, к счастью, не задели. Этой же ночью мы переправились на паромах на другой берег. И первое, что для меня, двадцатилетнего мальчишки, запомнилось, когда мы взяли крутой склон и вошли в район города – это раскореженные балки, кучи песка и кирпичей, обломки металла. Ни единой живой души не было. И когда танки наши ехали, вдруг из этих развалин вылезали русские солдаты и кричали: «Славяне, у нас есть танки! Мы не погибнем»…

Но пробыли мы там недолго. Во время наступления советских войск наша танковая бригада, находившаяся на юге, из Красноармейска двинулась на Калач. Однако нас до Калача не допустили, а согласно плану развернули и направили на освобождение наших деревень, которые были заняты немцами. И вот в это время, когда мы воевали с частями окруженной немецкой группировки, получили распоряжение: «В срочном порядке следовать маршем на речку Мышково, деревня Громославка. Занять высоты и отражать наступления немцев». Немецкие войска в это время рвались на помощь своей окруженной группировке, чтобы деблокировать ее, нас же поставили в качестве заслона на их пути.

Всю ночь мы шли до этого места. Были сформированы пять групп, которые должны были провести разведку и уточнить, где немецкие войска и сколько их. Я получил группу на левом фланге, в которую входили водитель мотоцикла, автоматчик и я. Мне поручили в деревню не заезжать, так как там могли быть немцы. С левой стороны от дороги находился наш батальон пехоты, который строил окопы и блиндажи, т.е. готовился отразить наступающие войска. Я должен был разыскать командира этого батальона и передать ему, что с этого момента он в подчинении нашего командира бригады, и их задача – охранять танки.

Ночью мы поехали на мотоцикле искать окопы. А ехать было хорошо, снегу еще было немного, температура около 20 градусов. Я был одет в телогрейку, ватные штаны, пимы, в шапке-ушанке, т.е. во все гражданское. Едем мы по этому полю, дорога ровная. Вдруг неожиданно въехали в какую-то яму, и наш мотоцикл заглох и не заводится. Мне водитель говорит: «Надо подогреть карбюратор бензином, но это может нас демаскировать». А я ему: «Да мы же тут с голоду помрем. Жги, что надо!» Он подогрел – мотоцикл завелся, и мы поехали. А поехали мы в сторону деревни, куда заезжать было нельзя, темноту освещали лишь осветительные ракеты на горизонте. Проехали мы около 8 км по дороге, которая была уже утоптана.

Подъехали к деревне, и мне автоматчик говорит: «Слушай, лейтенант, тут справа дом, а возле него какая-то машина или танк, и люди ходят, но немцы это или русские, я не знаю». Итак, мы подъехали поближе к дому: стоят три человека, вроде военные, но лиц не видно. Подхожу ближе, а спросить боюсь – вдруг это немцы, но иду. Вдруг один из троих что-то спросил на немецком языке. Я понял, что это враги. Пистолет у меня был за пазухой в телогрейке, так как на морозе в нем замерзала смазка. У меня мелькнула мысль: «Подойду на один шаг, сделаю три выстрела и хоть кого-то убью. Но я ведь не выполнил задание!» Когда немцы окликнули меня, волосы на голове встали дыбом, и показалось, что шапка поднялась на голове от страха!

Я повернулся к ним спиной и потихоньку пошел к мотоциклу, а сам думаю: «Сейчас автоматом как резанут по спине и разрежут меня пополам». Но этот страх был лишь мгновение, я дошел до мотоцикла, прыгнул в люльку и прошептал или проорал своим: «Немцы!» Дали газу, мотоцикл прыгнул, как лягушка, и мы поехали обратно. В это время те немцы бросились за нами в погоню на мотоцикле с включенной фарой.

В одном из логов мы свернули с дороги. Мы проезжали мимо людей, разговаривающих по-немецки, а вокруг стояли танки! Я подумал: «Какой же батальон? Их там уже нет – они давно уже перебиты или отступили». Повернули обратно. Доехали до дороги и поехали в противоположную сторону от этого лога. То же самое: люди, танки.… Едем, а мысль такая: «Хорошо бы хоть одного пленного взять, но нас трое, а их вон сколько». Решили возвращаться в штаб. Того немецкого мотоцикла мы больше не видели.

В штабе я доложил командиру все, что видел. Однако он не поверил мне и сказал, чтобы утром я взял броневик, поехал туда и подтвердил свои наблюдения. Утром мы поехали по тем же местам. Вдруг на машину спикировал «Мессер». С первого захода пилот промахнулся, решил сделать еще один, чтобы непременно попасть в мой броневик. И вот когда немецкий пилот повторно заходил на цель, самолет разворачивался так низко, что мы с врагом буквально на одно мгновенье посмотрели друг другу в глаза. Лицо фашистского летчика было спокойно. Я послал ему вслед две пули, потом залез в броневик, и мы поехали дальше. Доехали до тех мест, где начиналась деревня, а там уже ходят люди. Увидели три танка, один из них выстрелил по нашему броневику, но не попал. Развернув машину, мы поехали обратно.

Когда мы прибыли в штаб, командир выскочил из землянки и сказал: «Я все знаю. Иди. Свободен, отдыхай». Вот такая была разведка. Позже я узнал, что эти немцы были войсками генерала Гота. Они предприняли попытку прорваться к окруженной армии фельдмаршала Паулюса. Части группы Гота форсировали реку Аксай и рвались в направлении Громославка – Сталинград, но были разбиты. За бои под Сталинградом я был награжден медалью «За боевые заслуги».

– Борис Николаевич, какое было снабжение во время войны?

– Снабжение было хорошее, у нас было ППК и ППС, то есть «постоянная пшенная каша» и «постоянно пшенный суп», одевали тоже хорошо, у меня не было только автомата, потому что он был мне не положен. Я был начальником службы, штабным работником, поэтому автомат не давали, у меня был только пистолет. У всех же были автоматы немецкие. Даже было спиртное, но для сохранения порядка и дисциплины его давали с ограничением.

– Хорошее снабжение было из-за того, что Ваши войска были привилегированными?

– Наша танковая бригада была не только огнеметная, она была и гвардейская. И за то, что мы хорошо воевали – за это и получали.

– Борис Николаевич, как сложилась дальше Ваша фронтовая биография?

– Дальше я продолжал воевать на Украине, в Донбассе, в Польше в 1944 г. Дневники тогда вести запрещалось, я такой дневник вел тайно, он был очень подробный. Я подарил этот дневник нашему новосибирскому фонду. Потом у меня бои были в Венгрии возле озера Балатон. Затяжных боев у нас не было, все шло быстро, за неделю мы освобождали все, что угодно. Причина та же самая: у нас появилось оружие, и мы научились воевать. Никогда не лезли в лоб, всегда окружали. У нас был корпус прорыва (18 000 человек), обеспеченный всем необходимым. В бою прорывали какой-нибудь фронт, и наш корпус прорыва заходил за спину немцам без единого выстрела, занимал территорию. Затем этот корпус пробивался навстречу нам.

– Когда Вы закончили воевать?

– Я в сорок пятом оказался в Болгарии, где находился наш корпус. Позднее узнал: нас перебросили туда, потому что рядом Турция. А Турцию подстрекали англичане, поэтому на всякий случай, для подстраховки, нас направили туда. Мы ни с кем не воевали, только своим видом, танками и артиллерией показали, что мы здесь.

Когда мы приехали в Болгарию, нас расквартировали кого как: сначала в казармы, потом офицерский состав распределяли по квартирам. Приходили к болгарам и говорили: «У вас будет жить русский офицер, освободите эту комнату». За нашего офицера болгары получали субсидии. Когда мой ординарец привел меня в найденную им квартиру, там жила одинокая хозяйка. Ей было шестьдесят пять лет, она сказала, что хотела бы, чтобы ей платили, так как денег, которые выплачивает военкомат, не хватает. Мы договорились о цене, и хозяйка сказала: «За эту плату я буду стирать вам белье, пользуйтесь мебелью, я буду готовить, но только одно условие – чтобы ни одной болгарской девушки тут не было!» Моральный облик в Болгарии был очень высок.

Был даже случай: один наш капитан влюбился в болгарку и попросил у начальства разрешения зарегистрировать брак. Ему отказали, а он стал бороться. Таким образом, ему испортили биографию, лишили орденов, вроде даже и не воевал, дали направление, чтобы он отнес его в бронетанковую часть, а там было написано: «Советуем перевести этого офицера на Восток». Их разъединили, – такая грустная история.

– Каковы были отношения с болгарами?

– Очень хорошие, так как мы пришли в эту страну без боев, никто не стрелял. Был еще один случай: приезжаем в деревню, выходит наш командир, и его встречают местные жители, угощают вином и спрашивают: «Что вам, ребята, еще надо? Все ли есть покушать?» – «Да, есть, ничего не надо, разве что хлеба мало». – «Сколько хлеба?» – «На роту пять или шесть булок хватит». А «булка» по-болгарски переводится как жена, женщина, девушка. Болгары были в недоумении: как так – освободители, а им еще женщин подавай. Но когда во всем разобрались, это был хохот!

Был и такой случай: один наш солдат служил три года до войны, война – пять лет, еще в Болгарии два года, получается, десять лет воевал, не был дома, а ему отказывают в женитьбе. Потом нашли его повесившимся: обиделся и удавился.

Борис Николаевич Лапин

– Борис Николаевич, как складывалась Ваша биография после окончания войны?

– Меня долго не отпускали из армии, но я писал рапорт за рапортом и наконец, 27 августа 1946 г. был уволен в запас. Меня восстановили на 4 курсе Томского политехнического института. Из Томска я ушел в армию и туда же вернулся после войны. Я был в разных военных переделках, но не получил ни одной царапины. Многие после войны возвращались к учебе, к работе, но такие, как я, ценились особенно, так как большинство с войны возвращались калеками: кто без руки, кто без ноги, но так получилось, что я вернулся целым и невредимым. Меня часто приглашали на различные мероприятия и вечеринки, но я держался особняком, наверное, сказывалась разница и в мировосприятии и в интересах.

– Какое у Вас отношение к Сталину и партии?

– Противоречивое отношение: не было массового восхищения Сталиным. Даже в атаках выкрикивали больше «за Родину!». Сталина вообще уважали, но слепого поклонения не было, на мой взгляд.

Мое личное отношение сейчас отрицательное. Не было и тогда восхищения, потому даже в моих письмах нет ни одного слова про Сталина! Я был в семье единственным сыном. Ни сестер, ни братьев не было, и мама была мне самым родным человеком. Я писал маме письма в стихах на протяжении всей войны, и она отвечала тоже в стихах. И об этом случае в нашей танковой бригаде знали все. Когда приходило письмо из Томска, не давали мне читать самому, а просили, чтобы читал вслух. Но в стихах не было ни единого слова про Сталина, и этим, как мне казалось, был недоволен наш командир.

– Вы вступали в партию?

– Да, я был членом партии, и вот как это случилось. В Запорожье идут бои, мы теряем танки, людей. Неделю идут бои, вторую неделю, пять недель. Все равно идем в атаку. Вызывает нас, молодых офицеров, комиссар штаба, майор, и рассказывает, что потери велики. «Давайте так, – говорит, – сейчас вы пишете заявление, что вы вступаете в партию». И мы написали. Итак, приняли нас в партию, а назавтра – в бой за Запорожье! В партию я вступил с верой в правоту ее дела…

– Какие факторы или предпосылки способствовали победе? Чем взяли — числом или умением?

– Дружбой, только дружбой. Дружбой вкупе с мастерством боя – вот это все и дало результат. Вначале у нас вообще была одна винтовка на двух-трех человек. А когда мы получили оружие, забрали немецкое оружие – совсем другое дело.

Вот, например, характерная мелочь: у немцев для перевозки горючего на танках были канистры, а у нас бочки, что было неудобно. Но потом во время наступления мы захватили столько канистр, что у нас зародилась шутка: их канистр хватило и на немецкую армию, и на нашу. Мы раньше были не готовы к войне, и как, если верить Виктору Суворову, мы могли идти на Германию, когда не хватало даже вот этих канистр, автоматов, телефонной связи и радио…

И в завершение хотелось бы привести отрывки из фронтовых стихов Бориса Николаевича:

«Мамка, здравствуй. Днем Победы
Завершился ратный труд.
Кончились все наши беды
Всей войне пришел капут.
Много вынесли в ней тягот
И убытков, и невзгод
Нажрались «цветов и ягод»,
Как гутарят – полный рот.
Но к Победе – нашей славе,
Шли мы долго, много лет,
И прошли, подобно лаве,
Нам преграды больше нет».

«…Первый бой – он самый трудный,
Не забыть мне этот бой,
И осколков свист занудный,
И снарядов страшный вой.

Немца выгнали с позором
И угнали прочь долой;
Неповадно будет ворам
Снова к нам прийти домой.

Сталинградские руины
Нам запомнятся навек,
Повторения картины
Не допустит человек…»

Записала Марина Ким

Как видим, проблемы с вооружением для московского ополчения действительно имелись, но речь ни в коем случае не идёт о том, что ополченцев бросали в бой безоружными с одной винтовкой на троих – личным стрелковым оружием все были обеспечены. Может быть, на других фронтах, например Ленинградском, обстановка была хуже?
Из данных книги Александра Колесника «Ополченческие формирования Российской Федерации в годы Великой Отечественной войны» можно составить такую таблицу по вооружённости дивизий народного ополчения (ДНО):

Как видим, только у одной из трёх дивизий имелся некомплект винтовок, но он покрывался ещё большим некомплектом личного состава. Удивительно, но ровно эти же данные приводит в своей статье «Одна винтовка на троих» Анатолий Цыганок как доказательство тезиса о большой нехватке стрелкового оружия.

То, что "одна винтовка на троих" во время Великой Отечественной войны - это миф, много раз уже писалось, в том числе и на нашем сайте.
Однако, источники мифа до сих пор остаются неясными. Возможно, ясность поможет внести Василий Иванович Чапаев.

Одним из анекдотов про Чапаева был такой - "Зачем вы в десятый раз идёте смотреть фильм "Чапаев? -Жду, вдруг выплывет!".

С началом Великой Отечественной войны дождались - Чапаев выплыл.
Фильм «Чапаев» обрёл счастливую развязку. 31 июля 1941 года был выпущен агитационный короткометражный фильм "Чапаев с нами", в котором актёр Борис Бабочкин вылезал на берег и обращался к зрителям с призывом бить фашистов. Для нашего исследования интерес представляет текст речи.

На 1-й минуте 37 секунде Чапаев говорит -"Была у меня одна винтовка на троих, а стреляла за пятерых. Был у меня один пулемёт, а стрелял. Была мне придана артиллерия - одна пушка, и та стреляла по праздникам, а врага били, гнали, и из своей земли выгнали!"

Антисоветски настроенный человек сразу же подумает, что упоминание народным героем Чапаевым "одной винтовки на троих" должно было подготовить солдат к такой же ситуации в боях 1941 года.

Однако далее, в 2:57 Чапаев говорит следующее – «Чтобы победить их, это мне известно. Это мне, Чапаеву, хорошо видать. Великолепное у вас оружие. Такое оружие, что ничего не страшно. Великолепные у вас бойцы – поди у каждого сапоги есть. Великолепные птицы у вас летают по небу – не перечесть. Танков ваших..А про артиллерию я уж и не говорю. И весь народ с вами. И какой народ – такого народа ещё может ни в одной другой Европе нет».

Таким образом, видно, что «одна винтовка на троих» и «пушка, которая стреляла только по праздникам» используется для противопоставления с текущей ситуацией, когда Красная армия вооружена великолепным оружием и про недостаток в артиллерии и говорить не приходится. Между прочим, если говорить о реальном Чапаеве, то в литературе о нём ничего не упоминается о том, что в его дивизии была "одна винтовка на троих".

Данный агитационный ролик посмотрело очень большое количество солдат. Поэтому вполне вероятно, что именно чапаевская фраза про «одну винтовку на троих» и стала если не источником мифа, то оформила миф именно в такой форме – что именно винтовка, и именно одна на троих, а не на четверых или пятерых.

Осознанно или нет, но психологические приёмы на войне применяются полководцами разных времён и народов уже очень давно. И один из этих приёмов – внешний вид солдата. Очевидно, что для эффективной пропаганды гораздо лучше подходит боец в красивой форме и со сверхсовременным оружием, а о практичности в этой ситуации и не вспоминают. В гитлеровской Германии образ бравого солдата вермахта «раскручивался» настолько хорошо, что и сейчас многие представляют себе немецких солдат улыбчивыми ребятами, в серой с закатанными рукавами форме, с «автоматом» MP-40 на боку.

Советский же солдат рисовался суровым варваром в тяжёлой шинели, да с винтовкой за плечом. Примечательно, что и в СССР подобный образ особо развеять не старались. А ведь обывателю через эти образы преподносился вполне очевидный посыл – немецкий прогресс против русской дремучести.

И если только вдуматься, становиться понятно, что тяжёлая шинель будет гораздо практичнее щёгольской формы в непогоду, что ни одна кепка не сравнится зимой с ушанкой и что MP-40 в чистом поле не спасёт вас от такой примитивной «мосинки».Понимали это и в немецкой армии, в связи с чем широко распиаренный немецкий автоматчик в действительности был настоящим раритетом и оставался им практически до конца войны.Так, при окружении немецких войск под Сталинградом советскими солдатами было захвачено более 150 тысяч винтовок, а автоматов и пистолетов-пулемётов не более 10 тысяч.

По обе стороны фронта к германскому чудо-оружию относились одинаково и называли пистолеты-пулемёты оружием гангстеров. Эффективно воспользоваться всеми преимуществами ПП можно было лишь на коротких дистанциях, в то время как винтовки позволяли начинать вести огонь уже на расстоянии 400 метров и более. Именно винтовки и были тем самым оружием победы, причём для обеих сторон.

В бой немецкие дивизии шли вовсе не с MP-40, а с самыми обычными винтовками системы Маузера, образца 1898 года. Таким образом, вооружение немецкого солдата вовсе не отличалось сверхсовременностью и было на том самом уровне, который приписывался РККА. В то же время советские солдаты к началу войны уже не были «лапотниками с мосинкой на троих», а держали в руках самозарядные и автоматические винтовки систем Симонова и Токарева, которых к началу войны было выпущено уже более 1 миллиона. Более того, только в 1940 году было выпущено свыше 1,3 млн модернизированных винтовок Мосина. Учитывая запасы и произведённые в другие предвоенные года винтовки, становится очевидно, что популярные в определённых кругах рассказы о винтовке на троих не более чем миф.

Наличие самозарядных винтовок у солдат РККА для вермахта сюрпризом не было, так как германские конструкторы и сами активно разрабатывали аналогичные системы. Но к тому, что ими будет вооружена половина армии немецкие генералы готовы не были. Первые же автоматические винтовки в германских частях появились ближе к середине войны, когда немецкие инженеры разработали на основе захваченных СВТ и АВС свои G-41 и G-43.

Несмотря на затраченное время и ресурсы немецкие солдаты новое оружие брать на вооружение отказались. Сказывалась крайняя ненадёжность новых винтовок – при 40 выстрелах происходило до 7 задержек. Причиной такой хрупкости механизма был чересчур мощный немецкий патрон, который всего за несколько выстрелов мог привести винтовку в нерабочее состояние. Справиться с этим можно было через создание нового патрона, рассчитанного на автоматическое оружие. И создан он будет, однако вермахт не рискнёт начать перевооружать армию, тем более что на дворе будет уже 1944 год и у немецкого командования будет масса других проблем. В отсутствии германских аналогов солдаты вермахта начнут повсеместно использовать советские трофейные винтовки СВТ-40, да настолько активно, что в некоторых прифронтовых частях будет приходиться по одной советской винтовке на трёх немецких солдат.

Справедливости ради стоит отметить, что подобными «детскими» болезнями страдали и советские самозарядные и автоматические винтовки, хотя и в гораздо меньшей степени. В связи с этим обе стороны продолжат активно использовать обычные винтовки, созданные ещё в конце XIX века.

Во время Великой Отечественной войны Сталин отправлял на фронт целые подразделения без оружия или с недостаточным вооружением, так что одна винтовка приходилась на несколько бойцов. Миф используется чтобы показать людоедскую сущность режима, его пренебрежение человеческой жизнью и неспособность обеспечить армию даже минимальным вооружением.

Примеры использования

«Ленинградский плакат осени 1941-го: «Товарищ! Вступай в ряды народного ополчения. Винтовку добудешь в бою». Так, с голыми руками, шел на фронт знаменитый Ижорский батальон. В 1941-м на 30 ополченцев - 1 винтовка» .

«безоружное ополчение, брошенное под немецкие танки»

Действительность

Вопрос о вооружении ополчения относится к одним из самых малоисследованных вопросов Великой отечественной войны. Чтобы суметь хоть как-то обсудить тезис, необходимо иметь хоть что-то конкретное. В наиболее развернутом виде тезис встречается в статье Гавриила Попова:

«Еще справка - о ленинградской дивизии народного ополчения: «На 7-8 июля никакого оружия в дивизии еще не было», «При выезде на боевые рубежи части дивизии имели 245 винтовок и 13600 патронов». При численности одной дивизии народного ополчения в среднем 9-10 тысяч человек - это означало 1,5 патрона на бойца» .

«Возникает масса почему? Почему не обучали народное ополчение? Почему вместо оружия вручили лопаты? Почему в ополчение везли винтовки чуть ли не из музеев? Не хватало винтовок? Но перед боем их вдруг оказывалось достаточно. Значит, дело не в нехватке винтовок» .

Стоп. А это уже интересно. Так значит, перед боем винтовки были, а не было их в момент формирования и обучения ополчения? Но это дает нам совершенно иной взгляд на проблему.

Поищем тогда иные, не столь публицистическо-ангажированные источники. Статья С.Е. Соболевой основана на документах из фондов Государственного музея обороны Москвы:

«Вместе с тем в Центральном архиве Министерства Обороны РФ находятся документы о степени укомплектованности вооружением всех двенадцати дивизий народного ополчения на 3 сентября 1941г.

Обеспечение винтовками, автоматами, ручными и станковыми пулеметами, 50-мм минометами, 76-мм дивизионными пушками, 122-мм гаубицами в них значится 100%. Среди общего количества станковых пулеметов насчитывается 412 станковых пулеметов Кольта обр. 1915 г. В действительности положение с материально-техническим обеспечением ополченческих дивизий выглядело несколько иначе.

Согласно донесению штаба 33 Армии штабу Резервного (фронта о боевом и численном составе частей армии - шести дивизий народного ополчения, направленном не ранее 20 сентября 1941 г. (датирование по тексту). Винтовок имелось 34 721 вместо положенных 28 952, станковых пулеметов 714 вместо положенных 612. Но ощущался недостаток в следующих видах оружия: автоматических винтовок имелось 7 796, а требовалось по штату 21 495, ручных пулеметов было 869, вместо необходимых 956, пистолетов-пулеметов Дегтярева насчитывалось 784, вместо положенных 928. На шесть дивизий имелось всего 2 зенитных пулемета вместо положенных 102 и 7 крупнокалиберных пулемета вместо 51».

Как можно видеть из данной статьи, вооружения хотя и не хватало, но все-таки совершенно не в тех пропорциях, как иной раз утверждают (одна винтовка на троих). Проблемой вооружения было другое. Ополченцам из резервного запаса ГАУ выдавалось все, что могло стрелять. Снятое с вооружения, малокалиберное, финское трофейное, переданное еще в первую мировую России союзниками и т.д. Что не удивительно, так как «Военный совет принял решение о мобилизации всех ресурсов оружия, какие могли быть изысканы в учебных заведениях, штабах и тыловых частях» .

Это порождало ряд проблем. «Изучение материальной части, без знания которой невозможно успешно применять стрелковое оружие в бою, было затруднено из-за крайне незначительного количества наставлений по стрелковому делу и руководств по материальной части оружия иностранных образцов. Со всеми этими проблемами приходилось сталкиваться бойцам, имевшим минимальный уровень боевой подготовки» . Кроме того, снабжение столь разнородного вооружения патронами так же было затруднительно. И патронов зачастую не хватало.

Но может быть московское ополчение представляло из себя какое-то исключение? Взглянем на ленинградское. Согласно численность дивизий составляла: 1-я дивизия народного ополчения (ДНО) - по штату 14926 человек, некомплект - 2824; 2-я ДНО - по штату 11739, некомплект - 3018; 3-я ДНО соответственно 12154 и 2060. А о вооружении говорится, что 1-я ДНО имела некомплект винтовок 799 штук, 2-я имела резерв 317 винтовок, 3-я ДНО – 1192. Но что же получается? Некомплект штатной численности в винтовках полностью закрывается некомплектом штатной численности человек. Иначе говоря, винтовки были у всех. Зато наблюдается сильный некомплект (до 50%) в пулеметах и артиллерии. И опять смотрим на то, что же это были за винтовки. Та же проблема - немецкие, французские, польские, канадские, которые поступали со складов Ленинградского гарнизона, где хранились со времен Первой мировой и Гражданской войн.

Стоит заметить, что подобная ситуация не представляла из себя чего особенного, свойственного только КА в 1941-м году. Даже в нынешнее время в большинстве армий мира продолжает десятилетиями храниться снятое с вооружения и трофейное оружие, которое является мобилизационным резервом. При нехватке вооружения, полагающегося по штату формируемых частей, такое оружие используется. И примеров такому использованию существует множество.

Таким образом, при рассмотрении вооружения ополчения в 1941-м, на первый план выходит совершенно иная проблема – недостаток патронов под это разномастное вооружение, сложность обучения обращения с ним, которая особо сильно проявлялась на общем крайне слабом уровне подготовки ополченцев. Естественно, что при первой же возможности бойцы собирали оружие на поле боя и перевооружались советским или немецким вооружением.

Означает ли это, что ситуации с невооруженным ополчением вообще не было? Нет. В войне бывало всякое. И такие ситуации были возможны. И свидетельств тому, что бывало и такое, достаточно. Вот как, к примеру, описывает происходящее Поппель: «Надо держаться. Несмотря на нехватку артиллерии и снарядов. Несмотря на то, что ополчение приходит в дивизии без винтовок, и бойцы подбирают на поле боя оружие убитых» .

fkrchr.ru

Примеры использования

Действительность