Деколонизация в Африке охватывает почти все послевоенные годы. Сначала независимость получили все арабские страны Северной Африки, кроме Алжира. Большая часть государств Тропической Африки получила независимость в 1960 году, его называют годом Африки. Дальнейшая деколонизация пошла труднее. Португалия пыталась до последнего удержать свои колонии. В Анголе, Мозамбике, Гвинее-Бисау в ответ на это началось вооруженное освободительное движение. Колониальные войны в конце концов обескровили метрополию, в 1974 году в Португалии произошла революция, колонии стали независимыми.

Сложная ситуация возникла в Южной Родезии. Там проживало значительное белое меньшинство, в основном, фермеры. Белые в 1965 году провозгласили независимость Родезии. Ни Великобритания, которой принадлежала Родезия, ни ООН не признали этой независимости, а африканцы — жители страны — начали вооруженную борьбу. Оказавшись в изоляции, белые в 1979 году сели с африканцами за стол переговоров. Была разработана новая конституция, в 1980 году на ее основе проведены выборы и провозглашена независимость нового государства — Зимбабве.

Последней территорией, не имевшей независимости, являлась бывшая германская Юго-Западная Африка, мандат на управление которой был передан ЮАР после первой мировой войны. ЮАР пыталась сначала аннексировать эту территорию, потом создать там правительство белого меньшинства. Африканцы с 1966 года начали вооруженную борьбу за независимость. ООН в 1973 году официально лишила ЮАР мандата на эту территорию. Лишь в 1989 году, поняв обреченность попыток сохранить контроль над ней, ЮАР пошла на переговоры с африканцами. Так появилось еще одно независимое государство Африки — Намибия.

Арабские страны Африки

Развитие арабских государств Северной Африки шло разными путями. Если Марокко и Тунис стабильно придерживались прозападной политической ориентации и курса на модернизацию страны в русле рыночной экономики, то в Алжире и Ливии в 60-х годах к власти пришли сторонники социалистических преобразований. Доходы от нефти с 70-х годов давали им необходимые для этого средства.

Египет

Самая крупная по населению арабская страна - Египет - получила независимость после Первой мировой войны, его правители проводили прозападную политику. В зоне Суэцкого канала находились английские войска, а сам канал оставался иностранной собственностью. В 1952 году в результате военного переворота был свергнут король Фарук, страну возглавил Гамаль Абдель Насер .

В 1956 году Египет национализировал Суэцкий канал. Бросив вызов Англии, Насер потряс воображение арабского мира, в том же году он начал подготовку к очередной войне с Израилем — общеарабским врагом. Но Израиль нанес внезапный удар и захватил весь Синайский полуостров. В войну вступили Англия и Франция, пытавшиеся вернуть контроль над Суэцким каналом. В ответ на это СССР заявил о своей полной поддержке Египта. США не поддержали своих союзников. ООН потребовала вывода иностранных войск с египетской территории. Насер неожиданно предстал в глазах изумленных арабов как победитель сразу трех государств, включая две великие державы.

Объединенная Арабская Республика

В 1958 году было объявлено о создании Объединенной Арабской Республики в составе Египта и Сирии, ее президентом стал Насер. Мыслилось, что в дальнейшем к ним присоединятся и другие арабские государства. В Египте был национализирован иностранный капитал, а с 1961 года взят курс на «строительство социализма». Теперь уже была национализирована собственность египетских предпринимателей, от аграрной реформы перешли к кооперированию. Одновременно была преобразована и политическая система, она превратилась в однопартийную.

Однако в дальнейшем Насера поджидали неудачи. В том же 1961 году Сирия вышла из Объединенной Арабской Республики. Еще большим ударом по престижу Насера был разгром египетской армии в Синае в 1967 году, хотя опять удар израильской армии был спровоцирован самим Насером, блокировавшим доступ к израильскому порту Эйлату на Красном море. Он даже объявил о своей отставке, но затем по «просьбе народа» остался на посту президента.

Война нанесла колоссальный урон Египту, перестал функционировать Суэцкий канал — главный источник доходов страны. Государственный сектор был неэффективным. Разросшаяся бюрократия поглощала все бюджетные доходы. После смерти Насера в 1970 году перемены стали неизбежны. Его преемник Анвар Садат после неудачной попытки в 1973 году освободить египетскую территорию был вынужден признать это.

Садат отказался от амбициозных замыслов объединения всех арабов, страна стала называться Арабская Республика Египет. Экономическая политика кардинально изменилась: начал поощряться частный капитал, многим египетским предпринимателям вернули их собственность. Были «открыты двери» и для иностранного капитала.

Поняв, что он может вернуть Суэцкий канал и Синай только договорившись с Израилем, Садат в 1976 году порвал связи с СССР. В 1978 году при посредничестве американского президента Картера он и израильский премьер-министр Менахем Бегин договорились о заключении мирного договора, подписанного в 1979 году.

Договор вызвал резко отрицательную реакцию в арабском мире, Египет был исключен из Лиги арабских стран. Сам Садат стал жертвой исламского фанатика: в 1981 году тот застрелил его во время военного парада. Однако Садату и его преемнику Хосни Мубараку удалось вывести Египет из кризиса. В стране была восстановлена многопартийность. Постепенно наладились и связи Египта с арабским миром.

Тропическая Африка

Развитие стран Тропической Африки оказалось сопряженным с наибольшими трудностями. Это самый отсталый в экономическом плане регион мира. К моменту обретения этими странами независимости большая часть населения была сосредоточена в традиционном секторе. Современный сектор был мал и в большинстве случаев мало связан с традиционным. Модернизация в этих странах привела к тому, что темпы разрушения традиционного сектора значительно опережали темпы созидания современного. Образовавшееся в результате «избыточное» население не находило себе применения. Оно скапливалось в городах, создавая вокруг них пояса нищеты. Эти люди жили случайными заработками или за счет подачек государства, боящегося социального взрыва.

Демографический взрыв

Эти проблемы усугубились резко возросшими темпами роста населения. Новая правящая элита африканских стран, по-европейски образованная, стремилась, в первую очередь, покончить с наиболее вопиющими признаками отсталости. Это была антисанитария, отсутствие доступа населения к современной медицине. На это были брошены громадные средства. Туда же направлялась помощь международных организаций. В результате сравнительно быстро удалось добиться ликвидации или ограничения очагов эпидемических заболеваний, таких, например, как малярия. Вакцинация населения, санитарно-гигиенические мероприятия — строительство водоочистных сооружений и канализационных систем в городах, применение средств дезинфекции — все это привело к резкому сокращению смертности. Но люди продолжали придерживаться традиционных представлений о семье, согласно которым, чем больше детей, тем лучше. Рождаемость выросла. Это и создало условия для невиданных темпов роста населения, по которым Африка занимает первое место в мире.

Политические режимы в Тропической Африке

В условиях, когда большинство населения составляют нищие и неустроенные люди, невозможно добиться гражданского мира — необходимого условия стабильного демократического общества. Этот гражданский мир тем более невозможен в силу чрезвычайной этнической пестроты африканских стран. Ведь границы африканских государств были установлены еще колониальными державами, они искусственны. Независимость в Африке получили не нации, а колониальные территории. Южнее Сахары нет однонациональных государств. В то же время, некоторые крупные народы разделены государственными границами. Так, народ фульбе, численность которого более 20 миллионов человек, живет в 6 государствах Западной Африки и нигде не является самым крупным. Это, в частности, привело к тому, что и после получения независимости в большинстве стран Тропической Африки государственным языком остался язык метрополии, он был единственным средством межэтнического общения. Но, как мы знаем на примере Европы, разрушение традиционного общества, становление индустриального ведут к появлению национального самосознания и национальных движений. Для Африки поэтому модернизация обернулась ростом межэтнических, межнациональных конфликтов внутри африканских государств. Часто они создают угрозу целостности этих государств. Так, в 1967 году народность ибо в Восточной Нигерии объявила об отделении и создании независимого государства Биафра, гражданская война продолжалась до 1969 года. Территориальную целостность Нигерии удалось сохранить. Но вот многолетняя война эритрейцев за независимость от Эфиопии закончилась победой. Эфиопия была вынуждена признать Эритрею в качестве независимого государства. Вооруженная борьба между народностями хуту и тутси в Руанде привела не только к громадным жертвам, но к развалу государства. Насилие на этнической почве продолжается в Судане, Либерии.

Сложный этнический состав африканских государств порождает еще одну особенность политической жизни— трайбализм (от латинского «трибус» — «племя»). Трайбализм означает приверженность этнической обособленности, в этом случае все социально-экономические отношения преломляются сквозь этнические. Политические партии создаются по этническому признаку, дела стремятся вести только с соплеменниками и т.д.

Все это наложило отпечаток на политическое развитие стран Тропической Африки. Отсутствие гражданского мира обусловило неудачу первых после получения независимости попыток создать демократические государства. Вскоре в этих странах установились авторитарные режимы с опорой, как правило, на армию — единственную реальную силу. Политическая борьба в Африке надолго приняла форму периодических военных переворотов и контрпереворотов. Но все это в свою очередь отнюдь не способствовало становлению гражданского мира. Скорее, наоборот, насилие, превращаясь в главное средство удержания власти, порождало ответное насилие.

В 1965 году командующий армией Центрально-Африканской республики Жан-Бедель Бокасса захватил власть и вскоре провозгласил себя императором. Чтобы провести коронацию на должном уровне в своей бедной стране, он собрал налоги на годы вперед, жестоко преследуя всех недовольных. Когда он отдал приказ расстрелять демонстрацию школьников, это вызвало всеобщее возмущение. В республике высадились французские парашютисты (это в прошлом была французская колония) и свергли его. В Уганде в 1971 году власть захватил генерал Иди Амин — бывший чемпион страны по боксу. Он провозгласил себя пожизненным президентом и кроваво подавлял любое проявление недовольства. За годы его правления погибло 300 тысяч человек. Амина удалось свергнуть только с помощью танзанийской армии. В Уганде после него еще несколько лет шла гражданская война.

Политическая нестабильность, в свою очередь, затрудняла решение экономических проблем. Внутренних источников капиталовложений было мало, а иностранные были просто невозможны в силу непредсказуемости большинства местных правителей. Во многих странах модернизация проводилась в форме «построения социализма» (Гана, Гвинея, Танзания, Эфиопия, Конго), там, как правило, иностранную собственность просто конфисковывали. Борьба за экономическую независимость в этих странах часто принимала форму отказа от производства традиционных «колониальных» товаров. В Танзании, которая была крупнейшим поставщиком сизаля на мировой рынок, было принято решение избавиться от него. В итоге, страна потеряла надежный источник получения иностранной валюты. С течением времени выявилось относительное благополучие тех стран, которые сохранили или даже увеличили экспортный потенциал. Это экспортеры нефти (Нигерия, Габон), меди (Заир, Замбия), какао (Кот-д"Ивуар), чая и кофе (Кения).

Трудности 80-х годов

В 80-х годах страны Тропической Африки столкнулись с особыми трудностями. Темпы их роста упали, выросла внешняя задолженность. Понадобились срочные меры по спасению экономики. Все силы были брошены на наращивание экспортного потенциала. При содействии международных финансовых организаций началась перестройка экономики. С экспериментами по внедрению плановой экономики и развитию государственного сектора было покончено. Началось налаживание рыночных отношений. Вместо ограничения иностранного капитала повсеместно перешли к его поощрению. К настоящему времени эти меры привели к некоторому экономическому оживлению.

Межэтнические конфликты выплескиваются за рамки государственных границ, порождая межгосударственные столкновения. Чтобы предотвратить пограничные конфликты, африканские страны договорились придерживаться принципа уважения существующих границ, который вошел в Устав Организации Африканского Единства (ОАЕ).

Южно-Африканская республика

Это государство возникло на месте единственной в Африке европейской переселенческой колонии. После войны оно превратилось в довольно высокоразвитое государство с развитой горнодобывающей промышленностью. Политический режим, сложившийся в этой стране, однако, резко отличал ее от остальных развитых стран. Он был основан на идее апартеида — искусственного разделения белого меньшинства и черного большинства. Оправдывался он стремлением сохранить национальное своеобразие этих общин и избавить белых рабочих от конкуренции со стороны дешевого труда местного населения. Черные и белые жили раздельно. Белому меньшинству принадлежала и вся власть в стране. Борьбу черного населения за равноправие возглавила организация Африканский национальный конгресс (АНК). Поначалу она выступала только за ненасильственные средства борьбы. После Второй мировой войны, когда началась деколонизация Африки, наметился подъем освободительной борьбы, но власти ответили на него ужесточением преследований. Тогда в АНК появились и сторонники насильственных методов борьбы. Среди них был и Нельсон Мандела.

Тем временем Африка освободилась. ЮАР осталась единственным государством на континенте, где дискриминировалось местное население. Все освободившиеся страны объединились в борьбе против апартеида. ЮАР попала в настоящую международную изоляцию. Изменилось и само положение чернокожего населения. Из него сформировался многочисленный рабочий класс, горнодобывающая промышленность уже не могла работать, не привлекая сотни тысяч африканцев. Возник внушительный чернокожий средний класс. Сохранение апартеида грозило непредсказуемыми последствиями для режима. Постепенно в среде белого населения утвердилось понимание необходимости политических реформ. Лидером сторонников перемен стал Фредерик де Клерк.

На следующий год он амнистировал Манделу. Тот возглавил АНК. Парламент ЮАР начал один за другим отменять законы, на которых держался режим апартеида. Были отменены запреты на совместное проживание и учебу белых и черных, снят запрет с межрасовых браков. Близость отмены апартеида резко усилила политическое противостояние сторонников и противников прежнего режима среди белых, но большинство из них в 1992 году поддержали на референдуме президента. Усилилась борьба и среди различных фракций черного населения. Авторитет Манделы как лидера всех чернокожих стали оспаривать представители племени зулу. Соперничество приобрело насильственные формы. С трудом де Клерку и Манделе удалось добиться подписания всеми политическими партиями страны пакта о ненасилии. В 1993 году с участием представителей всех партий была разработана новая конституция. По ней ЮАР превратилась в демократическое многорасовое государство. Проведенные на следующий год президентские выборы, в которых впервые приняли участие черные, принесли победу Манделе. ЮАР вышла из международной изоляции, она была принята в Организацию африканского единства и стала составной частью мирового сообщества демократических государств.

Кредер А.А. Новейшая история зарубежных стран. 1914-1997

Условия развития историографии. Две вехи выделяются в развитии советской историографии второй половины XX века - середина 50-х и вторая половина 80-х гг.

В первое послевоенное десятилетие в исторической науке продолжала преобладать идеологическая трактовка, сковывающая творческий и непредвзятый анализ прошлого. Партийно-идеологические лозунги предписывали историографии строго определенное освещение основных проблем, событий и характеристику главных персонажей. Политико-идеологические критерии определяли в основном значимость исторических трудов и их оценку с точки зрения, главным образом, идейно-политической безупречности.

Труд историков был заключен в жестко обозначенные рамки, определяемые положениями партийных документов и постановлений, различными выступлениями и высказываниями руководителей партии, прежде всего И. В. Сталина. Грань между историей как наукой и политической пропагандой во многом оказалась стертой, особенно в тех сферах, которые представляли практически-политический интерес, история низводилась до фактического обслуживания тех или иных партийно-идеологических потребностей. В обществе формировалось упрощенное и одномерное историческое сознание, в которое насаждалась приукрашенная конформистская картина событий и процессов.

После кончины И. В. Сталина и доклада Н. С. Хрущева в феврале 1956 г. на XX съезде КПСС о культе личности и необходимости преодоления его зловещего наследия начался мучительный процесс переосмысления прошлого. В решениях XX съезда подчеркивалась необходимость серьезной борьбы против догматизма и субъективизма в трактовке исторического процесса, объективного исследования событий прошлого, ни на шаг не отступая при этом от принципа марксистско-ленинской партийности.

Была сформирована новая редколлегия единственного тогда общеисторического журнала "Вопросы истории" во главе с членом ЦК КПСС, что говорит о значимости, придаваемой этому вопросу, А. М. Панкратовой, в нее вошли, главным образом, известные специалисты по отечественной истории Б. Д. Греков, М. Н. Тихомиров, Н. М. Дружинин, И. А. Федосов и др. В 1955 г. редколлегию пополнили исследователи зарубежной истории С. Д. Сказкин и А. С. Ерусалимский.

Увеличилась историческая периодика: с 1957 г. стали выходить журналы "История СССР", "Новая и новейшая история", "Вопросы истории КПСС". В 50-е - 60-е гг. появился ряд новых академических институтов - Институт Африки (1959), Институт Латинской Америки (1961), Институт международного рабочего движения (1966), Институт военной истории (1966), Институт США (1968, с 1971 г. США и Канады). Но истинно кардинального обновления так и не произошло. Наоборот, вскоре наметилась тенденция практического отката назад, особенно выпукло проявившаяся в событиях вокруг журнала "Вопросы истории", выступившего с инициативой широкого обсуждения назревших проблем и нерешенных вопросов отечественной историографии.

На конференциях, организованных журналом в январе и июне 1956 г. прозвучали требования снять запрет с изучения многих важных вопросов, освободиться из плена догм и окостеневших шаблонов. Напротив, на обсуждениях состояния исторической науки, прошедших на ряде университетских кафедр истории КПCC и в Академии общественных наук при ЦК КПСС в адрес журнала звучали обвинения в духе 1937 и 1949 гг. в антипартийной платформе. На этих обсуждениях тон задавали приверженцы старого, которые требовали возобновить борьбу против пресловутых "космополитических взглядов"; курс "Вопросов истории" на обновление и очищение исторической науки объявлялся "ревизионистским подкопом под партию".

Летом 1956 г., как отголосок разногласий среди руководства партии в ряде газет и журналов стали появляться резко отрицательные оценки критической направленности журнала, носившие явно скоординированный характер. Число нападок заметно возросло после событий осени 1956 г. в Польше и Венгрии. В газете "Правда", в журналах "Коммунист" и "Партийная жизнь" регулярно публиковались разнообразные статьи, призывавшие прекратить критику сталинизма. В марте 1957 г. вслед за постановлением ЦК КПСС "О журнале "Вопросы истории", где ряд его статей характеризовался резко негативно, как ослабление борьбы с буржуазной идеологией и "отход от ленинских принципов партийности в науке", его редакция подверглась фактическому разгрому, из нее вывели инициатора многих смелых публикаций Э. Н. Бурджалова, не выдержав нападок и жестких обвинений со стороны секретаря ЦК М. А. Суслова и его клеврета П. Н. Поспелова скончалась главный редактор А. М. Панкратова. Система торможения была включена и привела, в конечном итоге, к формированию атмосферы застоя и конформизма. Оказались свернутыми дискуссии об общественно-экономических формациях и азиатском способе производства. В 1966 г. в Институте истории АН возникло так называемое "Дело Некрича", в результате которого этот ученый, показавший в книге "22 июня 1941", как близорукая политика Сталина привела к тяжелейшим поражениям в начале войны, подвергся резкой критике, гонениям и был вынужден, как и ряд других историков, покинуть страну. Вплоть до второй половины 80-х гг. изложение исторических проблем продолжало оставаться в подчинении отлаженной системы администрирования и информационных фильтров. Простор исторического поиска сужался закрытостью архивов и бдительным надзором за использованием извлеченного из их фондов скудного материала.

При этом историческая наука внешне являла собой картину успешно развивающейся и благополучной академической дисциплины, тем более что не все области исторического знания оказались под идеологическим контролем в равной степени. Так, сравнительно благоприятными были возможности проводить научные исследования по истории древнего мира, средних веков и раннего нового времени. Основными направлениями советской историографии всеобщей истории стали изучение проблем революций нового и новейшего времени, международного рабочего и коммунистического движения, антиимпериалистической и национально-освободительной борьбы, вопросов внешней политики СССР и международных отношений. Прочим проблемам уделялось гораздо меньше внимания. С начала 80-х гг. стало заметно возрастать число работ историко-социологического и историко-политологического типа, а также - с использованием количественных и междисциплинарных методов.

Поскольку в 1945-1985 гг. исследовать исторические проблемы было возможно только в рамках и на основе марксистско-ленинской методологии, то понятно, что обязательным теоретическим фундаментом являлись произведения ее основоположников. В первой половине 70-х гг. было завершено второе издание сочинений К. Маркса и Ф. Энгельса, осуществлен выпуск полного собрания сочинений В. И. Ленина. Однако, "полным" издание это было не по содержанию, а лишь по наименованию. В нем произведено множество купюр, в частности, опустивших резкие эпитеты автора в адрес своих соратников Р. Люксембург, К. Радека, Ф. Кона, Б. Куна и др. Главное же, что в это собрание не вошло более трех с половиной тысяч документов, не укладывающихся в канонизированный пропагандой образ Ленина и господствующую его апологетику.

Марксистская концепция исторического процесса получила наиболее широкое воплощение в крупных обобщающих трудах - "Всемирная история" и "Советская историческая энциклопедия".

Как справочное издание, Историческая энциклопедия представляла собой значительный шаг вперед. Около 25 тысяч помещенных в ней статей довольно основательно охватили события отечественной и всемирной истории. Сложнее обстояло дело с объективностью оценок исторических деятелей, политических партий, социальных процессов, новейших зарубежных общественных теорий. Многие видные политические фигуры советской истории оказались либо выпущенными из энциклопедии, либо (Бухарин, Троцкий) получили совершенно уничтожающие характеристики. Хотя, с другой стороны, впервые после долгих лет забвения в энциклопедии появились статьи о лидерах партии и крупных ученых, репрессированных в годы массового террора и культа личности.

Слишком односторонне излагались такие политически острые проблемы как происхождение "холодной войны", план Маршалла, внешняя политика Советского государства изображалась в препарированном апологетическом виде. Международное рабочее движение освещалось в энциклопедии, прежде всего, как постоянная борьба двух тенденций - революционной и реформистской. В статьях, посвященных проблемам рабочего движения ("Анархизм", "Догматизм", "Оппортунизм", "Ревизионизм", "Социал-демократия", "Троцкизм" и др.), оценки носили не столько строго научный, сколько политико-идеологический характер.

"Всемирная история", V-XIII тома которой посвящены истории нового и новейшего времени, считалась доказательством "неизмеримого превосходства советской исторической науки над буржуазной". Содержание исторического процесса при всем богатстве приводимого фактического материала сводилось, в конечном счете, к смене общественно-экономических формаций на базе классовой борьбы. Примат последней как обязательной точки отсчета определял подход к истории производства и идеологии, государства и права, политических процессов и религии, науки и искусства.

Рассчитанная на широкого читателя, "Всемирная история" отражала общепринятые концепции и оценки, а потому были опущены проблемно-дискуссионные вопросы, задача глубокого теоретического анализа не стояла вообще. Хотя отчетливо проявилась иная тенденция - играть роль ведущей в мире науки в освещении прошлого не только собственной страны, но и зарубежной истории, исходя из непреложного тезиса о превосходстве марксистско-ленинской методологии над иными учениями и теориями.

Препарированную картину прошлого давали и многотомные истории Великой Отечественной и второй мировой войны. Нa первый план в них были выдвинуты не героизм народных масс, а руководящая роль коммунистической партии как организатора и вдохновителя победы. Там вновь была реанимирована чисто апологетическая оценка деятельности Сталина в годы войны, бегло и формально упоминались либо вообще замалчивались его многочисленные ошибки и роковые просчеты. Отрицательную роль сыграла и закрытость многих архивных материалов, без которых было невозможно воспроизвести прошлое таким, каким оно было в действительности.

В целом развитие отечественной историографии за сорок послевоенных лет являло собой неоднозначную картину.

С одной стороны, это был период поступательного развития, накопления фактического материала, привлечения новых источников, становления новых, не существовавших прежде областей историографии (американистика, латиноамериканистика, итальянистика и др.). В науке было создано немало крупных исследований, получивших заслуженное признание на мировой арене.

Но, с другой стороны, превращение марксизма из научного метода социально-исторического познания в коллекцию непререкаемых догматов, вело к появлению массы бесцветных работ, поверхностных и политически конъюнктурных поделок, в которых господствовали общие фразы, догматические стереотипы, избитые клише, лозунги. Воинствующая серость, выдаваемая обычно за боевитую партийность и бескомпромиссную защиту марксизма-ленинизма, резко снижала творческий потенциал советской историографии.

При этом важно иметь в виду, что историки были не только творцами апологетики и мифов, но и их жертвами, ибо писать иначе было просто невозможно. Нарушение сложившихся и насаждаемых сверху канонов означало фактически социальную смерть ученого. Достаточно напомнить, что ритуальным компонентом любой диссертации являлась характеристика методологической основы исследования, которой могли быть только произведения основоположников марксизма-ленинизма.

С 1985 г. с началом перемен наметилось сперва малозаметное, а затем ускорившееся ослабление и постепенное упразднение единственно дозволенной коммунистической идеологии. Но ломка прежних исторических представлений оказалась сопряженной с огромными трудностями. Процесс устранения искажений исторической картины начался лишь с наиболее явных и одиозных их проявлений. По-прежнему, сохраняется сильная идеологизация в трудах российских историков, в массе привыкших опираться на готовые методологические постулаты и жесткие оценки, под которые подводится эмпирический материал.

В ходе оживленных дискуссий второй половины 80-х гг. среди историков определились три подхода к обновлению науки и исторического сознания. Значительное число заняло консервативно-догматические позиции, признавая лишь косметическое подправление обветшавших канонов, не желая поступаться принципами и отвергая фактически саму идею обновления. Другая часть склонилась к негативно-нигилистической платформе и потребовала полного демонтажа прежней исторической науки, не находя в ней вообще ничего, достойного сохранения. Третья группа историков заявила о себе как о сторонниках "творчески-созидательного подхода", выступила за критический самоанализ проделанного, учет позитивных и негативных уроков собственного развития, за документальную аргументированность выводов и оценок. Вместе с тем, выдвинув столь правильные и бесспорные принципы, представители этой группы высказались за плюрализм, но только "на основе творческого применения марксистско-ленинской методологии", ставя тем самым плюрализму строгие рамки. Но истинный плюрализм выражается в стремлении исследователя интегрировать в своем анализе различные теоретико-методологические подходы, таким образом, чтобы они давали возможность углубленного понимания исторических процессов и явлений.

Надо учесть, что история по самой своей природе - наука, достаточно консервативная, привыкшая опираться на факты, источники, документы, для изучения и осмысления которых требуется определенное время. Так, если в среде отечественных философов в 1990-1991 гг. уже заявили о себе различные направления - феноменологическое, теологическое, антропологическое, неокантианское, герменевтическое - и начал выходить ряд независимых философских журналов, альманахов и ежегодников, то в исторической науке этот процесс идет гораздо медленнее.

Можно, правда, отметить появление с 1989 г. нового ежегодника "Одиссей", где в центр внимания ставится человек и происходит знакомство читателя с новыми направлениями исторической мысли, с проблемами культуры и ментальности. С 1995 года по инициативе академика И. Д. Ковальченко (1923-1995) возобновлено издание "Исторических записок", альманаха, специально посвященного проблемам теории и методологии исторического исследования. В его редакционный совет, который является международным, вошли ученые из России, Великобритании, США, Франции, Швеции.

Большое значение имеет в связи с этим заметное увеличение с конца 80-x гг. выпуска переводных работ крупнейших зарубежных историков и мыслителей, знакомство с идеями которых является важным стимулом освобождения от идеологической зашоренности и духовной нетерпимости.

История в ее подлинном идейно-мировоззренческом многообразии, не скованном рамками алогичного "социалистического плюрализма" - это мощный генератор развития культуры и преграда на пути ее саморазрушения. Обеспечить это может лишь разнообразие представленных в ней концепций и позиций, ибо истина рождается в спорах, а не в унылом единодушии и унифицированном единомыслии. С начала 90-х гг. процесс этот только начинается.

Исторические учреждения, архивы и периодика. В послевоенный период заметно увеличилось число научных центров, расширилась подготовка кадров, оживились международные связи советских историков.

Временем собирания и накопления сил стало первое послевоенное десятилетие. Материальная база исторической науки - университеты и академические институты оставалась слабой. Число научных учреждений в области исторических изысканий и их штаты были крайне ограничены. Вопросы новой и новейшей истории разрабатывались в основном в Институте истории, Институте славяноведения (созданном в 1947 г.), Тихоокеанском институте (слившемся затем с Институтом востоковедения). Проблемы экономической истории, особенно современной эпохи, а также история экономических кризисов XIX и начала XX века разрабатывались в Институте мировой экономики и международных отношений. Невелико было и число университетских кафедр, занимавшихся проблемами новой и новейшей зарубежной истории. Это, прежде всего, высшие учебные заведения Москвы и Ленинграда и некоторые периферийные университеты (Казань, Пермь, Томск).

В первое послевоенное десятилетие весьма немногочисленной была историческая периодика. "Исторический журнал", выходивший в годы войны, с 1945 г. получил название "Вопросы истории". С 1941 по 1955 гг. издавались "Известия Академии наук. Серия истории и философии". Многие статьи и главы из готовившихся монографий публиковались также в "Исторических записках" Института истории АН, в ученых трудах институтов востоковедения и славяноведения, различных сборниках и ученых записках ряда вузов.

Оставался затрудненным доступ к материалам архивов. С прекращением в годы войны выхода журнала "Красный архив" долгое время не существовало периодического органа для публикации неизданных документов. Дважды начиналось и прерывалось издание журнала "Исторический архив", ибо всякий раз возникали сложности с публикацией тех или иных неудобных документов.

К середине 50-х гг. сложились более благоприятные условия для расширения исторических исследований. Этому способствовали как экономическое восстановление страны, так и потребности возросшей активности СССР на мировой арене. В этот период несколько ослаб идеологический пресс, в науку пришло новое поколение молодых ученых, меньше отягощенное догматизмом, лучше знакомое с достижениями мировой историографии.

В крупных промышленных и культурных центрах России открылись новые университеты - в Калинине (Твери), Иванове, Ярославле, Кемерове, Тюмени, Омске, Барнауле, Красноярске, хотя для некоторых из них не было ни материальной, ни кадровой базы. В ряде старых университетов (Пермь, Саратов и др.) из кафедр всеобщей истории выделились отдельные кафедры новой и новейшей истории стран Европы и Америки.

Значительно возросла историческая периодика. Кроме общеисторического журнала "Вопросы истории" появились журналы "Новая и новейшая история", "Латинская Америка", "CШA: экономика, политика, идеология", "Рабочий класс и современный мир" (теперь журнал "ПОЛИС"), "Мировая экономика и международные отношения", "Международная жизнь", вестники Московского и Ленинградского университетов. Углубление исследований привело к тому, что начали выходить страноведческие Ежегодники - французский, германский, американский, британский, испанский, итальянский.

В начале 90-х годов доступ историков к работе в архивах несколько облегчился. Это имело большое значение, т.к. в отечественных архивах имеются богатые и разнообразные источники по проблемам истории зарубежных стран.

Архив внешней политики России (АВПР) - один из важнейших для историков этого профиля. В числе более 1,5 тысяч хранящихся тут богатейших фондов с 650 тысячами дел документы учреждений, как находившихся внутри страны, так и за рубежом, ведавших международными делами России XVIII - начала XX века. Это переписка царского правительства со своими дипломатическими и консульскими представителями в ряде стран Европы, Америки и Азии, а также отчеты русских дипломатов и агентов о важнейших событиях в стране их пребывания. В АВПР, как и в других архивах, имеется множество отдельных комплектов газет, журналов, брошюр, вырезок статей, присылаемых русскими представителями.

В 1990 г. было принято правительственное постановление, по которому все документы прежнего АВП СССР (теперь - АВП Российской Федерации), за немногими особыми случаями, по истечении 30 лет хранения считаются рассекреченными. Благодаря этому в 1990-1992 гг. вышли сборники документов "Год кризиса, 1938-1939" (два тома) и "Полпреды сообщают", а также долго задерживаемые очередные тома документов внешней политики СССР, посвященные 1939 году, дающие уточненную картину кануна второй мировой войны.

Центральный государственный архив Октябрьской революции, высших органов государственной власти и органов государственного управления СССР (ЦГАОР) насчитывает более трех миллионов дел. Особый интерес представляют копии из архивов зарубежных стран (переписка дипломатических, торговых, военных иностранных представителей в России, освещающая многие события нового времени).

Центральный государственный исторический архив (ЦГИA) содержит фонды крупных государственных деятелей и центральных учреждений России, где собран документальный материал о политических и экономических связях со многими зарубежными странами.

В Центральном партийном архиве Института марксизма-ленинизма (в 1992 г. на его базе создан Российский центр хранения и изучения документов новейшей истории - РЦХИДНИ) имеются как довольно полные собрания, так и отдельные материалы из фондов видных деятелей рабочего и социалистического международного движения, представителей коммунистической мысли - К. Маркса, Ф. Энгельса, В. И. Ленина, И. В. Сталина, Г. Бабёфа, А. Сен-Симона, П. Ж. Прудона, А. Бебеля, К. Каутского, П. Лафарга, Ф. Лассаля, К. Либкнехта, Р. Люксембург, А. Грамши и других, а также коллекции и документы по истории Великой Французской революции и европейских революций 1848-1949 гг., Парижской Коммуны, трех Интернационалов, Коминформа и др.

Материалы по новой и новейшей истории имеются также в центральном государственном военно-историческом архиве (ЦГВИА), архиве Военно-морского флота (ЦГАВМФ), в отделах рукописей Государственной библиотеки СССР им. В. И. Ленина (теперь - Российская государственная библиотека), Государственной публичной библиотеки им. М. Е. Салтыкова-Щедрина (теперь - Российская национальная библиотека), Государственной публичной исторической библиотеки и др.

Проблемы методологии и исследования по истории исторической науки. Интерес к теории и методологии исторической науки заметно возрос в начале 60-х гг., когда стремление к отказу от догматически истолкованного марксизма настоятельно потребовало серьезной и творческой разработки гносеологических проблем исторического познания, теоретического осмысления и интерпретации. Вновь возникла забытая уже, поскольку считалось, что марксизм раз и навсегда дал на нее окончательный ответ, проблема смысла истории, которая исчезла из отечественной науки после печально известной высылки за границу в 1922 г. группы блестящих российских мыслителей и ученых.

По инициативе М. Я. Гефтера, А. Я. Гуревича, Б. Ф. Поршнева и других историков в 1964 г. в Институте истории возник сектор методологии истории, само название которого вызывало раздражение догматиков, ибо методологией истории считался исторический материализм, т.е. сфера философии, а не истории. Первая после долгих лет перерыва дискуссия по проблемам методологии истории состоялась между историками и философами в январе 1964 г.

При секторе были созданы проблемные группы теоретического источниковедения, социальной психологии, структурного анализа и типологии, культурологии. Таким образом, в переосмысленном на мате­риалистической основе виде возрождалась дореволюционная традиция систематической разработки теоретико-методологических проблем исторического познания, которая была прервана к концу 20-х гг. Хотя все проблемы, обсуждаемые в секторе, оставались в пределах марксистской концепции, правильность которой никем не ставилась тогда под сомнение, сама атмосфера открытых дискуссий, "новое прочтение" теоретического наследия основоположников марксизма, свободное от вульгарной догматизации не могли не повлечь определенной ревизии некоторых традиционных постулатов марксизма и осознания его недостаточности для исследования новых нетрадиционных проблем и сюжетов. Но это не укладывалось в рамки сложившейся административно-бюрократической системы и противоречило самому ее духу.

Сигналом к ликвидации сектора послужил выход первого после 20-х гг. дискуссионного сборника, против авторов которого была развернута широкая кампания, обвинявшая их в пропаганде немарксистских взглядов и извращении исторического прошлого. Три других подготовленных труда - "Ленин и проблемы истории классов и классовой борьбы", "Проблемы структурного анализа в историческом исследовании" и "Логика превращения культур" не увидели света вообще. Творческие, более или менее свободные от оков идеологизации теоретико-методологические разработки оказались фактически на долгие годы скованными узкими дозволенными трактовками и господствующей охранительной тенденцией. Принцип структурного анализа, с обоснованием плодотворности и важности которого выступали М. А. Барг, А. Я. Гуревич, Е. М. Штаерман, был сразу объявлен противоречащим теории социально-экономических формаций и попыткой протащить в марксизм идеи неопозитивистов и Макса Вебера об идеальной типологизации.

Хотя сектор методологии истории и постигла печальная судьба, разработка и изучение проблем исторического познания, его логико-гносеологических основ и принципов постепенно продолжалась. В 70-е - начале 80-х гг. появилось довольно много работ теоретико-методологического характера, в которых все проблемы сводились, однако, к обоснованию того, что "только одна теория может дать подлинно научный ответ на все великие вопросы современности - марксизм-ленинизм...". Смысл истории ограничивался "объективными закономерностями, присущими процессу развития человеческого общества", а задача исторической науки исчерпывалась изучением проявления действия общих законов в истории какого-либо конкретного общества или данной эпохи.

Но если посмотреть на тезис о том, что "историческая наука изучает закономерности пространственно-временного развертывания всемирно-исторического процесса", то можно заметить, что из подобного определения, в сущности, выпадает исторический факт, в том случае, когда он выражает не закономерное, а случайное. Оно же играет в конкретной направленности исторического процесса огромную, порой даже основную роль, а, значит, должно найти собственное отражение в формулировке задач и предмета истории.

Тем не менее, книга М. А. Барга явилась первым в отечественной историографии значительным опытом теоретического осмысления системы категориального знания в истории. Там обстоятельно проанализированы категории исторического времени, исторического факта, системного подхода и анализа с этой точки зрения теоретических проблем истории средних веков и раннего нового времени.

Несмотря на стремление, под флагом обладания марксизмом научной истиной, отвергнуть правомерность различных методологических подходов к истории, полного единообразия среди ученых не было. В частности, заметные разночтения возникли в понимании соотношения социологических законов и собственно исторической закономерности. Одни авторы (М. А. Барг, Е. Б. Черняк, И. Д. Ковальченко) настаивали на том, что нет специфических социологических и исторических законов, другие (А. Я. Гуревич, Б. Г. Могильницкий) обстоятельно доказывали различие между конкретной исторической закономерностью и социологическим законом как разными типами общественных законов, имеющих дело с различными сторонами исторического процесса. Эта дискуссия привлекла внимание к таким категориям как историческая случайность, возможность, альтернативность, которые раньше марксистской мыслью практически не затрагивались.

Подобно теоретико-методологической, в историографической литературе в течение ряда лет преобладали стереотипы, по которым вся немарксистская наука подводилась под общий термин "буржуазной историографии", по своей сути "научно несостоятельной", что позволяло обычно не утруждать себя глубоким проникновением в существо концепций изучаемой стороны. Аргументированный анализ и разбор не на словах, а на деле сводились большей частью к поверхностной и разносной критике.

Так, в одном из первых после войны крупных историографических трудов - богатой свежим и неизвестным для нашего читателя материалом книге М. А. Алпатова утверждалось, что у Токвиля господствует сознательное извращение исторической истины в интересах буржуазии. Крупное произведение Токвиля "Старый порядок и революция", плод тщательного многолетнего изучения архивов, однозначно расценивалось как "простое перенесение на историческую почву излюбленных идей" автора, не имеющих научной ценности.

В историографическом разделе коллективного труда о революциях 1848-1849 гг. А. И. Молок и Н. Е. Застенкер заявили, что у таких выдающихся французских историков как Ж. Лефевр и Э. Лябрусс господствует "нелепая точка зрения", "антинаучная тенденция" и "крайняя методологическая беспомощность". В совершенно превратном освещении С. Б. Кана как собрание "всех без исключения пороков" буржуазной историографии представала фундаментальная работа Ф. Валентина "Германская революция 1848/1849 гг.", где собран богатейший фактический материал из архивов и дана наиболее подробная панорама революции. И в другой книге С. Б. Кан напрочь зачеркнул несомненные достижения немарксистской немецкой историографии, зато явно завысил научную значимость слабых в профессиональном отношении, но идеологически выдержанных, первых произведений о революции, созданных учеными ГДР.

Даже в фундаментальной книге И. С. Кона, едва ли не впервые познакомившей читателей с виднейшими немарксистскими теоретиками XX века, общая концепция сводилась к стремлению доказать перманентный и постоянно углубляющийся кризис немарксистской историографии, неуклонно нисходящую линию ее развития и враждебность "подлинно научному историческому знанию".

Тенденциозной была и статья крупнейшего отечественного медиевиста Е. А. Косминского о взглядах выдающегося британского ученого А. Дж. Тойнби, названных "неумными и политически вредными". Само ее название весьма характерно для работ того времени, а Тойнби объявлен мистиком, идеологом крупной буржуазии и снобов-интеллектуалов. Научные достижения его монументального труда "Постижение истории" оценивались как "более чем сомнительные".

Жесткая позиция конфронтации и отрицание чего бы то ни было позитивного в немарксистской исторической науке превалировали в обобщающих историографических произведениях Е. Б. Черняка, утверждавшего, что вся "буржуазная историография новейшей истории прямо поставлена на службу интересам империалистической реакции".

Однако, рассматривая отечественные историографические труды, следует учитывать одно важное обстоятельство. Прямые оценки зарубежных историков и их концепций зачастую имели чисто политически-конъюнктурный характер. Нo через призму непременной марксистской критики, обычно сводившейся к цитированию того или иного высказывания основоположников марксизма или постановлений партийного съезда, до читателей, лишенных, особенно на периферии, возможности знакомиться с оригинальными зарубежными работами, доходили, пусть в препарированном виде, концепции немарксистских историков, неофициальным образом происходила ассимиляция новейших идей мировой исторической науки, возрастал интерес к новой проблематике, к нетронутым прежде пластам исторического прошлого. Именно в подробном и более или менее корректном изложении взглядов немарксистских ученых, а не в легковесной их критике, заключалось в течение 50-х - 60-х гг. позитивное значение историографических работ в советской науке.

До конца 60-х гг. критика зарубежной немарксистской историографии ограничивалась большей частью отдельными рецензиями и обзорами. Преобладали простейшие приемы анализа: приводилось какое-либо суждение исследуемого автора, зачастую вырванное из общего контекста, а ему противопоставлялся уже известный позитивный материал либо соответствующая цитата из Маркса, Ленина, новейших партийных документов или постановлений. Квалифицированный разбор и полемика по существу вопроса представляли тогда редкие исключения, поскольку их непременным условием является хорошее знание конкретно-исторического материала, легшего в основу анализируемой концепции.

В 60-е гг. поток историографической литературы стал быстро увеличиваться. С 1963 г. в Томском университете по инициативе А. И. Данилова начал выходить сборник "Методологические и историографические вопросы исторической науки", для которого характерен, однако, крен в сторону скорее методологических, нежели конкретно-историографических проблем. Историографические сборники публиковали также университеты Казани и Саратова. Под руководством Г. Н. Севостьянова в Институте всеобщей истории были созданы коллективные работы по американской исторической науке.

В 1967-1968 гг. по инициативе И. С. Галкина в Московском университете вышел капитальный двухтомный труд по историографии нового и новейшего времени стран Европы и Америки, впервые давший сводную картину развития мировой исторической науки от гуманизма до середины XX века. Появился и ряд других работ общего характера, послуживших стимулом к дальнейшей разработке проблем истории исторической науки в нашей стране и за рубежом.

Первым крупным исследованием американской исторической науки стала книга И. П. Дементьева "Американская историография гражданской войны в США (1861-1865)" (М., 1963). Автор обстоятельно показал сложную и неоднозначную эволюцию американской литературы о гражданской войне на протяжении целого столетия, тесно (иногда слишком) увязывая ее с классовой и политической борьбой в американском обществе. Подробно были проанализированы концепция рабства У. Филлипса, взгляды лидера прогрессистского направления Ч. Бирда и его противников из школ "консервативного ревизионизма" и "южных бурбонов", позиция представителей негритянской историографии, прежде всего, Дж. Франклина и Б. Куорлса.

Критический анализ основных направлений, концепций и школ в американской историографии второй половины XX века дал Н. Н. Болховитинов в работе "США: проблемы истории и современная историография" (М., 1980). Он рассмотрел взгляды американских ученых по ключевым проблемам истории США от колониального общества в Северной Америке до бурного подъема капитализма в последней трети XIX века в связи с освоением свободных или западных территорий. Большое внимание уделено в книге освещению позитивных моментов и определенных недостатков в творчестве многих видных американских историков от Ф. Тернера до Р. Фогела, Р. Хофстедтера и А. Шлезингера-мл. Однако, вряд ли убедительно то, что автор отрицал марксистские идеи у крупного историка Ю. Дженовезе. Причина такой позиции видится в том, что как Н. Н. Болховитинов, так и В. В. Согрин, полагали, будто марксистами можно считать лишь тех лиц, которые готовы принять это учение целиком, включая не только методы исследования, но и политическую теорию "научного коммунизма" с идеей социалистической революции и диктатуры пролетариата.

Но, с другой стороны, в книге В. В. Согрина дан весьма тщательный и глубокий анализ критических направлений в американской историографии XX века, куда он включил прогрессистскую, леворадикальную и негритянскую историографию. К достижениям радикального направления автор отнес исследование его представителями формирования самосознания у пролетариата CШA на различных этапах его развития. Автор полагает, что критические направления в американской немарксистской науке развиваются по восходящей линии.

Новейшим тенденциям в американской исторической науке посвящена книга томских историков. В ней выявляется роль психоистории как новой дисциплины, внесшей значительный вклад в анализ массовой психологии и раскрывающей механизм трансформации бессознательного начала в действия исторических персонажей и масс. Авторы показали разнородность американской психоистории, выделив в ней три направления - ортодоксальное, интеграционистское и социально-критическое. Двум первым уделено больше внимания, чем наиболее интересному и неоднозначному социально-критическому. Исследователи верно отметили, что подлинная ценность психоистории может быть выявлена на основе не теоретических заявлений, а конкретных результатов на практике. Последние же оказались достаточно противоречивыми, поскольку, с одной стороны, высветили новые аспекты исторического прошлого, но, с другой, пока не смогли убедительно интерпретировать роль бессознательного и рационального, их соотношение в действиях многих исследуемых личностей.

Традиционно высокий уровень историографической культуры присущ и другой коллективной томской работе "К новому пониманию человека в истории. Очерки развития современной западной исторической мысли" (1994), где показаны и проанализированы основные проблемы, которые характеризуют обновление методологии, методики, техники исследований ученых Запада - постмодернизм, изучение ментальностей, новая социальная история в СШA, традиции и тенденции герменевтики и исторической антропологии в Германии. Картина, данная в книге, доказывает обоснованность мысли авторов о том, что на исходе XX века происходит такая концептуальная трансформация исторической мысли, которая сопоставима по значимости с переходом от историзма Просвещения к классическому историзму XIX века, хотя эту мысль трудно назвать совершенно бесспорной.

Оригинальную работу на стыке историографии, источниковедения и конкретно-исторического анализа написал В. А. Тишков. Он досконально изучил систему подготовки кадров американских историков, сферы их специализации, состояние источниковой базы, деятельность ведущих ассоциаций и обществ историков в США. На основе обширного круга первоисточников, в том числе личных бесед с видными американскими учеными, статистических материалов и социологических опросов В. А. Тишков с помощью компьютерной обработки дал классификацию американских историков по принципу их специализации, уровня подготовки, географии распределения кадров, их половозрастного состава. Любопытно суждение, что далеко не всегда можно судить о политических взглядах многих американских ученых по их собственным научным трудам, что свидетельствует об элементах конформизма и скрытой оппозиционности.

Первым после книги Алпатова крупным исследованием французской исторической, науки ХIХ века, сохранившим известное значение до настоящего времени, стала монография Б. Г. Реизова. Там дано основательное изложение идей и взглядов практически всех крупных историков Франции первой половины XIX века. Автор четко показал, что романтическая историография эпохи Реставрации сделала громадный шаг вперед по сравнению с просветительской в становлении нового исторического мировоззрения.

Французская историография XX века и школа "Анналов" нашли освещение в двух появившихся почти одновременно монографиях М. Н. Соколовой "Современная французская историография: Основные тенденции в объяснении исторического процесса" (М., 1979) и Ю. Н. Афанасьева "Историзм против эклектики: Французская историческая школа "Анналов" в современной буржуазной историографии" (М., 1980).

При методологической схожести позиций между авторами были и некоторые разногласия. М. Н. Соколова основное внимание уделила не столько общим тенденциям развития французской историографии, сколько отдельным проблемам на примере творчества ряда ученых. Она подчеркнула, что М. Блок и Л. Февр, в сущности, не создавали новой научной школы, а только наиболее выпукло отразили новые веяния в своем творчестве. Отделенным от "Анналов" оказался и Ф. Бродель, теория которого о разных скоростях исторического времени, по мнению автора, связана с "Анналами" лишь в отдельных деталях и вообще оценена, как научно несостоятельная.

Ю. Н. Афанасьев, наоборот, исходил из концепции "Анналов" как направления с относительно целостным представлением об историческом процессе. Он дал освещение полувекового развития "Анналов", выделив три этапа: период становления с конца 20-х до середины 40-х гг., кульминационный период развития в 40-е - 60-е гг., связанный с творчеством Броделя и стремлением создать "глобальную историю", период конца 50-х - начала 70-х гг., когда на сцену выступило третье поколение школы "Анналов" (Э. Ле Руа Лядюри, Ф. Фюре, П. Шоню), решительно повернувшее, по словам автора, в сторону "дегуманизации и парцелляции" исторической науки. В книге заметно весьма позитивное в целом отношение автора к Блоку, Февру и Броделю, что является вполне оправданным. Но трудно согласиться с мало аргументированными выпадами против П. Шоню, Э. Ле Руа Лядюри, М. Ферро, творчество и новаторский характер концепций которых явно принижены.

В очень широком контексте школа "Анналов"" освещена в книге А. Я. Гуревича "Исторический синтез и школа "Анналов" (М., 1993), где в центре внимания находится проблема исторического синтеза. По мнению автора, вопрос о взаимодействии материальной и духовной жизни является для исторического исследования отправной точкой. Это ведет к переосмыслению понятия "культура" и понятия "социальное", в ходе которого происходит поворот от истории ментальностей к историческом антропологии или антропологически ориентированной истории.

Монография А. Я. Гуревича - это не общая история школы "Анналов", это - книга о том, как к решающей и важнейшей, по его убеждению, задаче - проблеме исторического синтеза подходит ряд представителей школы и какие идеи они выдвигают. Среди них он рассматривает новое понимание социальной истории М. Блоком, проблему связи ментальности и культуры у Л. Февpa, создание Ф. Броделем "геоистории" и ее соотношение с экономическим материализмом.

Автор очень рельефно показал круг поисков Ж. Дюби, в разноплановых произведениях которого так или иначе постоянно присутствует стремление органично связать историю ментальностей с остальной историей, что оказывается совсем непростой задачей. Такая же тенденция к глубокому исследованию системы человеческих ценностей и представлений характерна для работ Э. Лepya-Ладюри и Ж. Лe Гоффа. Высокий уровень книги Гуревича во многом определен тем, что он показал общие методологические принципы и взгляды лидеров "новой исторической науки" не в абстрактном теоретическом аспекте, а через их конкретные исторические труды, поскольку лишь в этом случае теория приобретает смысл и значение.

Одним из первых в послевоенной отечественной науке германскую историографию начал изучать А. И. Данилов, опубликовавший в 1958 г. крупное исследование "Проблемы аграрной истории раннего средневековья в немецкой историографии конца XIX - начала XX в." Первая часть книги посвящалась анализу теоретико-методологических и политических идей немецких историков на рубеже веков. Для своего времени книга значительно продвигала вперед изучение истории исторической науки, обосновывая историографию как самостоятельную отрасль науки с присущими ей предметом, методом и принципами познания. Однако, многие оценки, данные автором неокантианству, Максу Веберу, Отто Хинтце, Гансу Дельбрюку несли на себе печать явной политизации и являются либо неточными, либо неверными.

В книге С. В. Оболенской объектом изучения стало творчество видного немецкого историка-марксиста Ф. Меринга. Она подробно осветила различные аспекты исторических трудов Меринга, их достоинства и ряд недостатков. Взгляды Меринга давались в тесной связи с его политической деятельностью. С. В. Оболенская подвергла Меринга критике за переоценку им значения и роли в рабочем движении Лассаля и Бакунина. Однако, следует сказать, что в суждениях Меринга содержалась большая доля истины, ибо он верно разглядел среди причин антипатии Маркса к Лассалю и Бакунину и личностно-психологический момент. Не была ошибочной, вопреки мнению автора, оценка Мерингом ситуации 60-х гг. в Германии, когда в ней отсутствовали необходимые предпосылки революции. Меринг в отличие от Маркса и Энгельса обоснованно полагал, что реально объединение Германии в тех условиях могло совершиться лишь путем "сверху" под эгидой либо Пруссии, либо, что менее вероятно, Австрии.

Состояние исторической науки ФРГ за послевоенные двадцать лет и ее концепции основных проблем новейшего времени первым основательно изучил В. И. Салов. Много нового давала первая часть его книги, где подробно показаны организационная структура исторической науки ФРГ, система архивов, исторических учреждений и организаций, историко-философская периодика. Но в анализе теоретико-методологических основ и конкретно-исторических концепций наряду с убедительными и аргументированными суждениями автора неоднократно встречаются и мало обоснованные оценки, продиктованные, скорее всего, политико-идеологическими требованиями. Такая же двойственность проявилась в другой книге В. И. Салова "Историзм и современная буржуазная историография (М., 1977). Но в большей или меньшей степени это характерно почти для любого историографического произведения, созданного в СССР в 40-е - 80-е гг. Что касается работы Салова, то в ней столь многоликие и разнородные явления (само различие между ними в книге проводится) как немецкий идеалистический историзм, экзистенциалистский подход, феноменологический метод, неопозитивистский структурализм фактически подведены под общую шапку субъективизма и иррационализма и равно обвинены в антинаучности.

О германских историках национально-политической школы периода объединения страны написана монография Н. И. Смоленского. Он исследовал основные политические категории их исторического мышления в сопоставлении с аналогичными понятиями в современной историографии ФРГ. Тем самым, показаны как определенная преемственность линии развития немецкой исторической науки, так и новые интерпретации, доказывающие эволюцию этой науки. Первая часть книги посвящена теоретической проблеме соотношения понятия и действительности. Автор настаивает на том, что понятия являются слепком действительности, и отвергает представление о них как о логических средствах упорядочивания этой реальности. Все суждения германских ученых по данной проблеме свидетельствуют, по мнению автора, об их "глубоко антинаучных позици­ях" и стремлении во что бы то ни стало "извратить смысл категорий марксистско-ленинской историографии".

Обстоятельную панораму историографии германской революции 1918-1919 гг. дали в своих книгах М. И. Орлова и Я. С. Драбкин. Вторая работа носит скорее обзорный характер, т.к. в ней охвачена и марксистская, и немарксистская литература, начиная от современников и участников революции до работ конца 80-х гг. В монографии М. И. Орловой предмет изучения более узок - немарксистская историография ФРГ с выдвижением на первый план как ведущего в исследовании революции социал-демократического направления. Естественно, что в этом случае анализ различных интерпретаций более подробен.

Я. С. Драбкин не стал досконально описывать огромное количество литературы, а выделил пять обобщающих проблем: предпосылки и причины революции, характер ноябрьских событий 1918 г., проблема власти Советов или Национального собрания, суть событий весны 1919 г., роль и место германской революции в истории страны и всей Европы. Проследив различные концепции, автор сделал вывод об особо сложном и противоречивом характере германской революции, в которой причудливо переплетались различные тенденции. Особо он подчеркнул роль субъективных факторов исторического процесса, которые зачастую определяли непредсказуемость хода событий в реальности.

Более традиционны и критически заострены суждения и оценки в книге М. И. Орловой, в центре внимания которой находится социал-реформистская концепция революции о существовавшей возможности "третьего пути" - сочетания демократического парламентаризма и системы Советов. Автор подчеркнула также, что западногерманская школа "социальной истории" осуществила плодотворное исследование исторических предпосылок революции, показав их объективное вызревание. Однако трудно согласиться с мнением, будто проблема субъективного фактора революции состояла в "замедленном формировании пролетарской революционной партии". Упрощенность такого мнения показал в своей книге Драбкин. Очевидно и то, что критикуемые М. И. Орловой немецкие историки Х. Хюртен, Г. А. Винклер, К. Д. Брахер имели веские основания в принципе сомневаться в возможности совершения социалистической революции в высокоразвитом индустриальном государстве. Во всяком случае, история не дала пока ни одного примера такого рода.

В монографии А. И. Патрушева показан процесс перехода в 60-е гг. лидирующего положения в историографии ФРГ от консервативного к неолиберальному направлению. Автор исследовал содержание мето­дологических принципов неолиберальных историков, их поворот к анализу социальных аспектов исторического процесса, стремление синтезировать индивидуализирующий и генерализирующий методы исторического исследования. Отмечен был и процесс дифференциации неолиберальной историографии, выделение в ней социально-критической школы, но и сохранение вместе с тем значительных элементов традиционного немецкого идеалистического историзма. Однако вывод автора об "углублении кризиса" буржуазной историографии ФРГ не вытекал логически из содержания книги и диктовался идеологической догмой.

В другой книге А. И. Патрушева "Расколдованный мир Макca Вебера" (М., 1992) освещено творчество этого выдающегося ученого и мыслителя с точки зрения его позитивного вклада в развитие социальных наук. Автор доказывал, что в советской литературе, за исключением статей А. И. Неусыхина 20-х гг., Вебер представал в совершенно превратном толковании. Особенно касалось это веберовской теории идеальных типов, его концепции протестантской этики и соотношения взглядов Вебера с марксизмом как методологическим подходом, но не политической теорией. Значение Макса Вебера автор находит в том, что он заложил основы новой, теоретической и объясняющей модели историографии и стремился синтезировать для этого отдельные, наиболее плодотворные с его точки зрения, элементы неокантианства, позитивизма и материалистического понима­ния истории. Вероятно, в отдельных случаях Вебер несколько превозносится автором, но после многолетнего господства в нашей науке извращенных представлений об этом крупнейшем ученом некоторый уклон книги в сторону идеализации Вебера был неизбежным.

По британской историографии написано сравнительно немного работ, большей частью - статей в журналах и сборниках. Двумя изданиями (1959 и 1975 гг.) вышли "Очерки английской историографии нового и новейшего времени" К. Б. Виноградова. Второе издание дополнено главами по историографии британской внешней и колониальной политики. В духе времени автор подчеркнул, прежде всего, консерватизм британской исторической науки, преобладание в ней в течение долгого периода персонификации истории и биографического жанра, эмпиризм и невнимание к теоретическим проблемам. Позитивных ее особенностей, кроме ясности и доступности изложения, автор не выделил. Отметил он заметный рост влияния радикальных, лейбористских и марксистских историков, начиная с 20-х - 30-х гг.

Теоретико-методологическим проблемам в британской историографии посвящена монография И. И. Шарифжанова. Он проследил процесс перехода в ней от консервативного эмпиризма и фактографии к теоретическим концепциям Э. Карра, Дж. Барраклоу, Дж. Пламба, выступивших за использование историей методов смежных социальных наук, прежде всего социологии.

Вышло и первое комплексное исследование современной исторической науки Великобритании, где даны ее новейшие течения, показан вклад в мировую науку марксистских ученых Э. Хобсбоума, Кр. Хилла, Э. Томпсона, Д. Рюде. Важно то, что марксисты рассматриваются не в противопоставлении, а в единстве с другими левыми историографическими течениями и как часть общедемократического направления. Сдержанный тон авторов, аргументированность их оценок и анализ концепций британских историков по существу дела, а не по отдельным выхваченным высказываниям, обусловили неординарный характер этой работы.

По другим национальным историографиям литература крайне бедна, она представлена лишь статьями, среди которых выделяются работы И. В. Григорьевой, Н. П. Комоловой, Г. С. Филатова по итальянской исто­риографии, Т. А. Салычевой и В. В. Рогинского по историографии стран Северной Европы, В. И. Ермолаева и Ю. Н. Королева по латиноамериканской исторической науке. Следует отметить также книгу В. И. Михайленко, где показана современная итальянская историография фашизма и приводится новый и ранее у нас неизвестный материал.

Появился и ряд коллективных работ, обогащающих конкретные знания о развитии мировой исторической науки и свидетельствующих о позитивных сдвигах в cфepe отечественной историографии: "Буржуазные революции ХVП-XIX вв. в современной зарубежной историографии". Отв. ред. И. П. Дементьев. (М., 1986), "Современная зарубежная немарксистская историография. Критический анализ". Отв. ред. В. Л. Мальков. (М., 1989). В последней из отмеченных работ обращено внимание на "новую историческую науку" - одно из перспективных направлении современной западной историографии. Авторы разделов по английской, французской и американской историографии проанализировали новые тенденции на примере развития "новой социальной истории". В последнее время опубликованы также интересные работы теоретико-историографического характера, которым присущ дух новаторства и творческого поиска.

Весьма оригинальную и необычную книгу "История и время. В поисках утраченного" (М., 1997) написали И. М. Савельева и А. В. Полетаев. Проблема, исследованная в монографии, имеет для исторической науки особое значение. Ведь историю, помимо прочего можно определить и как цепь событий, совершающихся во времени. Нe случайно категория времени привлекала повышенное внимание таких выдающихся ученых как Анри Бергсон, Вильгельм Дильтей, Освальд Шпенглер, Фернан Бродель.

На основе обширнейшего круга источников и литературы авторы показали, как история конструирует множество сложных временных форм. Анализ ими роли темпоральных представлений в историческом сознании и историческом познании позволил взглянуть на эволюцию европейской историографии и структурирования истории, путь от хронологии к историографии, различные схемы всемирной истории, циклы и стадии исторического развития. Большой интерес представляет рассмотрение места истории в системе социальных наук, ее отношения с политологией, экономической наукой, социологией, психологией, культурной антропологией, географией. Для историков эта книга может иметь и чисто практическое значение, так как подробно показывает методы дехронологизаиии и деконструкции, способы построения контрфактических и экспериментальных моделей, различные варианты периодизации истории.

Очень рельефно и разнопланово проблемы развития современной социальной истории представлены в монографии Л. П. Репиной "Новая историческая наука" и социальная история" (М., 1998). Автор показала основные изменения в проблематике и структуре исторической науки ХX века, традиции, противоречия, трансформацию и новые различные перспективы социальной истории. Давая сравнительный анализ нескольких версий социальной истории, Л. П. Репина развертывает новую модель анализа истории историографии как дисциплинарной истории. При этом она строит свою концепцию на базе преломления теории через призму конкретных исследований истории социальных движений и революций, народной культуры, истории женщин, переходящей в более широкую гендерную историю, историю частной жизни и историческую биографию.

9 Всемирная история, I-XIII тт. М., 1955-1983; Советская историческая энциклопедия в 16 томах. М., 1961-1976.

10 См.: Советская историческая наука от XX к ХХП съезду КПCC. История Западной Европы и Америки. М., 1963, с. 102.

11 История Великой Отечественной войны Советского Союза 1941-1945. тт. 1-6. М., 1960-1965; История второй мировой войны. 1939-1945, тт. 1-12. М., 1973-1982.

12 Касьяненко В. И. Об обновлении исторического сознания. - Новая и новейшая история. 1986, № 4, с. 9.

Историческая наука и некоторые проблемы современности. М., 1969.

См.: Данилов А. И. К вопросу о методологии исторической науки. - Коммунист, 1969, № 5; он жe – Материалистическое понимание истории и методологические искания некоторых историков. - Методологические и историографические вопросы исторической науки, вып. 6. Томск, 1969.

Марксистско-ленинская теория исторического процесса. М., 1981; См. также: Жуков Е. М. Очерки методологии истории. М., 1980.

Дьяков В. А. Методология истории в прошлом и настоящем. М., 1974, с. 71.

Келле В. Ж., Ковальзон М. Я. Теория и история (Проблемы теории исторического процесса). М., 1981, с. 269.

Барг М. А., Черняк Е. Б. О категории "исторический закон". - Новая и новейшая история, 1989, № 3; Ковальченко И. Д. Методы исторического исследования. М., 1987, c. 49-56; Гуревич А. Я. Об исторической закономерности. - В кн.: Философские проблемы исторической науки. М., 1969, с. 63; Могильницкий Б. Г. Введение в методологию истории. М., 1989, с. 38-43.

Алпатов М. А. Политические идеи французской буржуазной историографии XIX века. М.-Л., 1948, с. 164.

Революции 1848-1849 гг., т. II. М., 1952, с. 387, 390, 402.

Кан С. Б. Немецкая историография революции 1848 - 1849 гг. в Германии. М., 1962.

Кон И. С. Философский идеализм и кризис буржуазной исторической мысли. М., 1959, с. 399.

Косминский Е. А. Реакционная историософия Арнольда Тойнби. - В кн.: Против фальсификации истории. М., 1959, с. 96.

Там же, с. 70.

Черняк Е. Б. Буржуазная историография рабочего движения. М., 1960; он же - Адвокаты колониализма. М., 1962; он же - Историография против истории. М., 1962, с. 363.

Основные проблемы истории CШA в американской историографии (от колониального периода до гражданской войны 1861-1864 гг.). М., 1971; Основные проблемы истории США в американской историографии. 1861-1918. М., 1974.

Виноградов К. Б. Буржуазная историография первой мировой войны. М., 1962; Косминский Е. А. Историография средних веков. М., 1963; Первый Интернационал в исторической науке. М., 1964; Вайнштейн О. Л. Западноевропейская средневековая историография. Л., 1964; Гутнова Е. В. Историография истории средних веков (середина XIX в.-1917 г.). М., 1974; Дунаевский В. А. Советская историография новой истории стран Запада. 1917-1941. М., 1974.

Согрин В. В. Критические направления немарксистской историографии США XX века. М., 1987, с. 180-182.

Могильницкий Б. Г., Николаева И. Ю., Гульбин Г. К. Американская буржуазная "психоистория": Критический очерк. Томск, 1985.

Тишков В. А. История и историки в США. М., 1985. Подобная работа, но более узкого плана, создана и в отношении европейской науки. См.: Организация исторической науки в странах Западной Европы. М., 1988.

Реизов Б. Г. Французская романтическая историография (1815-1830). Л., 1956.

Оболенская С. В. Франц Меринг как историк. М., 1966.

Салов В. И. Современная западногерманская буржуазная историография: Некоторые проблемы новейшей истории. М., 1968.

Смоленский Н. И. Политические категории немецкой буржуазной историографии (1848 - 1871 гг.). Томск, 1982, с. 87.

Орлова М. И. Германская революция 1918-1919 гг. в историографии ФРГ. М., 1986; Драбкин Я. С. Проблемы и легенды в историографии германской революции 1918 - 1919. М., 1990.

Патрушев А. И. Неолиберальная историография ФРГ: Формирование, методология, концепции. М., 1981.

Шарифжанов И. И. Современная английская буржуазная историография: Проблемы теории и метода. М., 1984.

Согрин В. В., Зверева Г. И., Репина Л. П. Современная историография Великобритании. М., 1991.

Это особенно важно отметить, т.к. большинство историографических работ имеет скорее информативную, нежели аналитическую направленность. В них критикуются не концепции, а отдельно взятые мысли, идеи, а то и предложения, а содержание подобно калейдоскопу книг и имен, разобраться в котором довольно сложно. Таковы, напр., книги А. Е. Куниной "США: методологические проблемы историографии" (М., 1980) или Л. А. Мерцаловой "Немецкое Сопротивление в историографии ФРГ" (М., 1990). На эти и другие недостатки обратил еще ранее внимание А. Н. Мерцалов. См.: Мерцалов А. Н. В поисках исторической истины. М., 1984.

См. также: Альперович М. C. Советская историография стран Латинской Америки. М., 1968.

Канадская государство формировалась с переселенческой колонии - сначала Франции, а после поражения последней в Семилетней войне (1756-1763)- Англии. Это обстоятельство обусловило в дальнейшем консолидацию на территории страны двух наций - франкоканадців и англоканадців, что отразилось на всей дальнейшей истории Канады и в настоящее время продолжает существенно влиять на ее внутреннюю жизнь. 1867 г. английский парламент принял Акт о Британской Северной Америке, который с последующими дополнениями является основным конституционным документом Канады и от которого берет начало история канадской государственности. Акт провозглашал образования Доминиона Канада, которому предоставлялась самостоятельность в сфере внутреннего самоуправления, а за Великобританией сохранялось право осуществления внешнеполитических функций (в частности объявление войны). В течение следующих лет Канада постепенно расширяла свой суверенитет и, наконец, в начале 80-х годов XX века. получила полную государственную независимость от бывшей метрополии.

Канада - федеративное государство, состоящее из 10 провинций и 2 территорий. Член Британского Содружества. Формально глава государства - королева Великобритании, представленная гене-лом-губернатором, который назначается королевой по рекомендации премьер-министра Канады. Законодательную власть осуществляет парламент, состоящий из палаты общин и сената. Исполнительная власть - правительство во главе с премьер-министром. Итак, Канада - конституционная монархия.

Во время обеих мировых войн Канада выступала на стороне Англии. Однако если в 1914 г. она вступила в войну автоматически в связи с объявлением Англией войны Германии, то в 1939 г. Канада самостоятельно, по постановлению специальной военной сессии своего парламента, и на неделю позже, чем Англия, объявила войну фашистской Германии. За годы Второй мировой войны, Канада превратилась в экономически развитое государство; ее национальный доход вырос в 2 раза, промышленное производство - в 2,5 раза, она заняла третье место в промышленном производстве Западного мира. Экономический подъем Канады продолжалось и в послевоенное время. Важным фактором этого стала целенаправленная правительственная политика освоения чрезвычайно богатых природных ресурсов Севера и Дальнего Запада. Новые осваиваемые регионы охватили площадь 8 млн кв. км - почти 80 % территории страны. При этом важную роль играли иностранные инвестиции, в частности американские капиталовложения в Канаду в первые 20 послевоенных лет увеличились почти в 6 раз и составили более 21 млрд долл. Широкий размах приобрела иммиграция, в 1946-1969 гг. в Канаду приехало более 3 млн иммигрантов.

В 40-е - 60-е годы Канада вышла на передовые позиции среди западных государств по добыче никеля, золота, серебра, платины, свинца, меди, урановой руды и тому подобное. В течение следующих десятилетий благодаря государственной поддержке и политике сдерживания иностранных капиталовложений горнодобывающая промышленность постоянно сохраняет высокие темпы развития. Она стала давать почти пятую часть всей промышленной продукции страны и треть стоимости экспорта, опередив традиционные для Канады экспортные отрасли - сельское хозяйство и лесобумажную индустрию. В Канаде быстрыми темпами развивается машиностроительная отрасль. Большую роль в системе мирового производства играет сельское хозяйство Канады. Несмотря на сокращение числа занятых в сельском производстве, Канада занимает ведущее место в экспорте сельскохозяйственной продукции: 25 % мирового экспорта пшеницы, 10-15 % овса и ячменя, 50 % семян рапса, 10 % свинины и тому подобное. В целом канадская экономика на протяжении 50-90-х лет не знала глубоких и длительных потрясений, хотя, будучи тесно интегрированной в мировое, прежде всего американское, производство, ориентированное на экспорт, Канада чутко реагировала на кризисные явления за рубежом.

Важным компонентом политической жизни Канады является двухпартийная система: Консервативная, которая с 50-х годов приняла название Прогрессивно-консервативной, и Либеральной партии сменяют друг друга у власти и не имеют кардинальных отличий. В то же время есть определенные различия и оттенки во взглядах на решение проблем внутренней и внешней политики. В послевоенные десятилетия либералы окончательно зарекомендовали себя сторонниками государственного регулирования экономики, расширения ее национализированного сектора, тогда как консерваторы начали выступать за его сворачивание, расширение свободной конкуренции и ограничение социальных программ. Во второй половине XX века. население страны чаще отдавало предпочтение либералам, которые до середины 80-х годов (за исключением 1957-1963 гг.) были правящей партией. Консерваторы играли роль оппозиции и лишь в последние десятилетия им удается периодически формировать правительство страны. Поэтому развитие послевоенной Канады в большей степени связан с политикой Либеральной партии, лидерами которой (и, соответственно, федеральными премьер-министрами) были:. Кинг, Л. Сен-Лоран, Л. Пирсон, П. Трюдо и другие. Следствием этого стало усиление роли государства в социально-экономическом развитии: расширился государственный сектор в экономике, за счет государственных средств регулировалась деятельность хозяйства страны, осуществлялось экономическое планирование.

В 80-х годах Канада имела большой государственный сектор - государству принадлежало 90 % земельных угодий и 70 % лесных массивов, она контролировала почти 70 % дорог, 70 % производства электроэнергии. В то же время государственная собственность фактически не распространялась на горнодобывающую и обрабатывающую промышленность, торговлю и строительство, где главную роль играл национальный и иностранный частный капитал. Экономическая политика правительства Бы. Малруни (1984-1993 гг.), представителя Прогрессивной консервативной партии, была направлена на обеспечение большей свободы для частного предпринимательства, свертывание государственного регулирования экономики, стимулирования инвестиций, в частности иностранных. В 1988 г. премьер-министр Б. Малруни и президент США Р. Рейган подписали соглашение о свободной торговле (ФТА), которая до 1999 г. должна была ликвидировать между двумя странами все тарифы и много нетарифных торговых барьеров (ограничения в инвестициях, сельскохозяйственной торговле и банковском деле).

В 1992 г. Бы. Малруни подписал соглашение о Североамериканской зоне свободной торговли (НАФТА), которая привлекла к ФТА Мексику и открыла путь к созданию целостного рыночного пространства континентального масштаба (ратифицирована парламентом в 1993 г.). В то же время НЕФТЬ еще больше усилила торговую и экономическую интеграцию Канады с США (на конец 90-х годов на США приходилось 85 % канадского экспорта и 77 % импорта). Политика "открытых дверей", поощрения частного предпринимательства привели к оживлению экономики и снижению безработицы. Канада в это время отличалась высоким уровнем пенсионного обеспечения, должным уровнем жизни и заработной платы.

Важным направлением политического развития Канады послевоенного периода было утверждение ее суверенитета во всех сферах государственной жизни.

1947 г. в стране введен канадское гражданство, с 1952 г. назначение генерал-губернатора стало правом канадских властей и эту должность начали занимать исключительно граждане Канады. 1964 г. утвержден государственный флаг с изображением кленового листа. Утверждением полной государственной независимости стала конституционная реформа. Акт о конституции 1982 г. передавал федеральному парламенту Канады право на изменения и дополнения конституции без разрешения английской монархии.

С начала 60-х годов в центр политической жизни Канады выдвинулась проблема сохранения национально-государственного единства страны, угроза которой возникла в результате активизации национального движения франкоканадців, подавляющее большинство которых (85 %) сосредоточена в провинции Квебек. Поэтому украинская проблема стала прежде всего "проблемой Квебеке". Начавшись с требований уравнивание в правах французского языка с английским, национальное движение франкоканадців перерос в движение за отделение провинции Квебек и превращения ее в самостоятельное государство. Причина - социально-экономическая и политическая неравноправность канадцев французского происхождения и провинции Квебек в системе загальноканадської государства. Господство английского языка стало также причиной того, что ей отдают предпочтение большинство иммигрантов в Канаде. 1968 г. сторонники отделения Квебека образовавших Квебекскую партию. Этого самого года правительство Канады возглавил лидер Либеральной партии франкоканадців Пьер Трюдо, который с целью нейтрализации сепаратистов провел через парламент закон о том, что английский и французский языки являются официальными языками Канады и имеют равный статус (вступил в силу с 1969 г.). Однако ситуация продолжала накаляться, особенно после прихода 1976 г. к власти в квебеке Квебекской партии (правящей в провинции по сей день), которая провозгласила план поэтапного выхода Квебека из состава федерации. Однако во время организованного в 1980 г. провинциальным правительством референдума только 40 % избирателей поддержали требование независимости. Конституция страны 1982 г. также не внесла изменений в статус Квебеке, вследствие чего правительство провинции отказался подписать ее.

Достижения национального согласия и сохранения единства государства стало одним из важнейших политических задач федерального правительства консерватора Бы. Малруни (1984-1993). После длительных переговоров с провинциями правительству удалось подготовить проект конституционного соглашения, которое определило особые права Квебека, но ее не ратифицировали три провинции, что не восприняли претензии Квебека. Неспособность консерваторов примирить английскую и французскую Канаду, спад в экономике, начавшийся в 1990 г., высокий уровень безработицы и большой дефицит бюджета привели к победы Либеральной партии на выборах 1993 г. Премьер-министром Канады стал лидер партии Жан Кретьен. В течение 1993-2003 гг. уровень реального роста канадской экономики составил почти 3 % в год. Основным торговым партнером Канады, как и ранее, были США. Одним из основных направлений экономической политики канадского правительства на современном этапе является смещение акцентов с сырьевых отраслей на отрасли обрабатывающей промышленности и высокотехно-логичный сектор.

Несмотря на некоторые трудности в социальной сфере, Канада в 1994 - 2002 гг., по статистике ООН, была признана как "лучшее в мире место жительства" за важнейшими критериями качества жизни - общим уровнем жизни, возможностью получения образования, экологическими условиями, развитием культуры и искусства, личной безопасностью человека. Причем по комплексному показателю Индекса развития человеческого потенциала, который охватывает и такой показатель, как ожидаемая продолжительность жизни человека, Канада устойчиво опережает США, Японию, Швейцарию и другие развитые страны мира.

На парламентских выборах в 2000 г. Либеральная партия третий раз подряд одержала победу, и ее лидер Же. Кретьен вновь сформировал правительство.

Проблема Квебека до сегодня остается чрезвычайно острой в политической жизни Канады. По инициативе правительства провинции в Квебеке в октябре 1995 г. состоялся новый референдум относительно его политического статуса. Сепаратистов поддержали 49,53 % избирателей. Сторонники сохранения Квебека в составе Канады получили большинство лишь в 50 тыс. голосов. В ноябре 1995 г. Же. Кретьен провел через парламент закон, который провозглашал ряд уступок Квебеку, однако они не удовлетворили сепаратистов. Правительство Же. Кретьена вопрос о возможном отделении Квебека от Канады передал на рассмотрение Верховного суда страны, который в 1998 г. вынес компромиссный вердикт. В соответствии с ним Квебек имел право на выход из состава Канады в случае победы сторонников суверенитета на референдуме в этой провинции при соблюдении двух условий - четко сформулированного вопроса о референдуме и получения квалифицированного большинства, то есть 2/3 голосов участников референдума. В начале XXI века. в политической жизни Квебека наблюдались две противоположные тенденции. С одной стороны, снижение популярности идеи суверенитета провинции (в 2001 г. лишь 12 % жителей были готовы проголосовать за независимость), а с другой - активизация представителей "непримиримых" националистов, готовых решительно добиваться полной независимости Квебека. Активизация радикального крыла Квебекской партии заставила в январе 2001 г. подать в отставку провинциальный правительство Л. Бушара. Новым руководителем партии и правительства Квебека стал Бы. Ландри, который начал подготовку к новому референдуму по вопросу о независимости Квебека. В апреле 2003 г. победу на провинциальных выборах одержала Либеральная партия Квебека, которая стоит на федералистских позициях и добивается предоставления провинции "особый статус" в пределах Канады.

В 2003 г. новым лидером Либеральной партии и премьер-министром Канады стал Пол Мартин, но на парламентских выборах в январе 2006 г. либералы потерпели поражение. Премьер-министром стал представитель Консервативной партии Стефан Харпер.

Внешнеполитический курс Канады в послевоенный период определялся атмосферой "холодной войны". 1949 г. США и Канада подписали соглашение о военном сотрудничестве. 31949 г. Канада - член НАТО. 1950-1953 гг. под флагом ООН канадские солдаты принимали участие в корейской войне на стороне США и Южной Кореи. 1958 г. Канада заключила с США соглашение о создании Объединенного командования противовоздушной обороны Североамериканского континента (НОРАД). Отношения Канады с СССР (дипломатические отношения были установлены в 1942 г.), как и с другими социалистическими странами были практически заморожены. Во внешнеэкономической и политической сферах Канада ориентировалась на США. Однако в отличие от США Канада поддерживала дипломатические и торговые отношения с Кубой после объявления американцами ее блокады, поддерживала требование признания Китайской Народной Республики, играла важную роль в урегулировании конфликтов в Никарагуа, на Юге Африки, в Камбодже.

В сфере внешней политики Канады в конце XX - начале XXI вв. пыталась играть роль своеобразного буфера между Российской Федерацией и США, между Францией и США, между странами "мировой периферии" и США, что способствовало подъему ее авторитета в мировой политике. В начале 1991 г. канадские вооруженные силы приняли участие в войне против Ирака, который аннексировал Кувейт. Это была первое участие канадских вооруженных сил в боевых действиях со времени войны в Корее. Современная Канада проводит независимый внешнеполитический курс, активно участвует в развитии мировых процессов. Канада - член "восьмерки" ведущих государств мира, ЕЕ лидеры - постоянные участники встреч на высшем уровне этого влиятельного объединения. Страна имеет безъядерный статус, выступает за укрепление НАТО, расширение влияния Альянса в мире. Канадские вооруженные силы принимают активное участие в миротворческих операциях под эгидой ООН. Отношения Канады и США в дальнейшем ключевые и приоритетные. Обращение канадско-американской торговли самый большой в мире и составляет 1 млрд долл. на день. После событий 11 сентября 2001 г. в США Вашингтон и Оттава подписали соглашение о создании "зоны североамериканской безопасности", которая предусматривает укрепление границы между государствами путем усиления пограничных пунктов, а также за счет перемещения в эти районы подразделения Национальной гвардии США. Некоторая напряженность в канадско-американских отношениях возникла после того, как Канада не поддержала действий США в развязывании войны против Ирака (март 2003 г.). Правительство Канады настаивает на решении международных конфликтов с использованием механизмов ООН и пытается ослабить силовое доминирование США в мире с помощью такой многосторонней организации, как НАТО. В начале XXI века. заметно выросли канадские инвестиции в Польшу, Венгрию, Чехию, РФ. На Россию приходится до 1 % внешнеторгового баланса Канады.

После распада Советского Союза на самостоятельные государства Канада начала налаживать с ними взаимовыгодные связи. Одной из первых - 2 декабря 1991 г. (на второй день после референдума) - признала независимость Украины. 27 января 1992 г. была принята Совместная декларация об установлении дипломатических отношений между Украиной и Канадой. Заметным событием в развитии двусторонних отношений стал визит осенью 1992 г. генерал-губернатора Канады Г. Гнатишина в Украину. Правовая база канадско-украинских отношений в 1994 г. дополнилась "Соглашением о дружбе и сотрудничестве между Украиной и Канадой", которую подписали премьер-министр Же. Кретьен и Президент Л. Кучма. Соглашение предусматривает развитие широкого сотрудничества во всех сферах хозяйства и культуры. Канада неизменно поддерживает усилия украинского правительства по проведению реформ и развитию демократии. Большое значение в налаживании всесторонних канадско-украинских отношений имеет многочисленная украинская диаспора в Канаде. Украинцы - третья по численности (после немецкой и итальянской) этническое меньшинство Канады: по переписи населения 1991 г. в стране проживало 1 млн 54 тыс. лиц украинского происхождения, что составило 3,8 % всего канадского населения. Переселения украинцев в Канаду началась в 1891 г. Украинцы селились в основном общинами в прериях (провинции Онтарио, Манитоба, Саскачеван, Альберта, Британская Колумбия), сохраняя элементы прежнего быта, родной язык, культуру, традиции. В городах проживает незначительное количество украинцев, в основном в Виннипеге и Эдмонтоне. Более 200 местностей в Канаде имеют украинские названия. Усилиями украинской диаспоры в 1951 г. в Палермо возле Торонто открыт памятник, а также музей Тараса Шевченко, в 1956 г. в Виннипеге - памятник и музей Ивана Франко. Всемирно известными стали украинские научные учреждения Канады - канадский Институт украинских студий Альбертского университета (основан в 1976 г.) и Центр украиноведения при Торонтском университете. Среди известных канадцев украинского происхождения - 24-й генерал-губернатор Канады Роман Гнатишин, вице-президент Канадской телекорпорации Иван Фекан, художник Василий Курилик, бизнесмен и меценат Петр Яцык, историки Иван Лысяк-Рудницкий и Орест Субтельный и много других.

Развитие украинско-канадских отношений дал новый толчок деятельности крупнейшего объединения украинских политических, общественных, культурных организаций и церквей - Конгресса украинцев Канады (КУК), а также Обществу объединенных украинских канадцев (ТОУК). Очагами культурного развития украинцев в Канаде являются разнообразные культурно-образовательные организации. Крупнейшая из них - Украинская фундация имени Тараса Шевченко, основанная в Виннипеге в 1936 г. С провозглашением независимости Украины украинская диаспора Канады предоставляет разнообразную поддержку и серьезную помощь становлению и развитию своей этнической родины.

С 1991 по 1998 г. завершено 60 совместных канадско-украинских проектов по вопросам перехода к рыночной экономике, в сфере демократизации и развития управления, по проблемам ядерной безопасности и тому подобное. В январе 1999 г. в Украине с визитом находился премьер-министр Канады Жан Кретьен. Тогда же было подписано 7 канадско-украинских межправительственных документов. В ноябре 1999 г. подписано соглашение о сотрудничестве в области запуска коммерческих спутников.

Канадская сторона неоднократно выражала готовность предоставить Украине помощь в развитии инфраструктуры рынка земли, малого и среднего бизнеса, поддержать фермерские хозяйства, топливно-энергетический комплекс, охрану окружающей среды. Сегодня двусторонние отношения Канады с Украиной углубляются по всем направлениям и динамично развиваются. В декабре 2001 г. главы внешнеполитических ведомств Канады и Украины подписали Совместную декларацию о дальнейшем развитии особого партнерства между обеими странами, которая дала возможность осуществлять экономическое и научно-техническое сотрудничество на качественно новом уровне.

Формирование системы отношений между американскими государствами заняло фактически всю первую половину XX в. Политическая традиция межамериканского (панамериканско­го) взаимодействия складывалась в чрезвычайно насыщенной историческими событиями среде под прямым воздействием це­лого ряда факторов, обусловивших появление феномена «асим­метричная взаимозависимость».

Асимметрия мощи и влияния, экономического потенциала и политического веса - это та данность, которая была изна­чально заложена в систему отношений между США и государ­ствами Латинской Америки. Она, эта асимметрия, естественно, эволюционировала во времени, в одни периоды достигая ред­кого в практике международных отношений уровня, в другие - выравниваясь за счет действия целого ряда факторов как внут­реннего развития, так и изменений глобального и регионально­го характера.

Выпукло выступала и страновая специфика. Очевидно, что в сформировавшемся в XX в. комплексе отношений между США и странами Центральной Америки это была не просто асимметрия, а несопоставимость мощи и влияния. Совсем иные измерения она имела в отношениях с южноамерикански­ми гигантами: Бразилией и Аргентиной.

Созданию Организации американских государств (1948 г.) предшествовали десятилетия «панамериканизации» межгосу­дарственных отношений в Западном полушарии. Это был край­не сложный и противоречивый процесс.

Прямые вооруженные интервенции на Кубе, в Мексике, Гаити, Доминиканской Республике, Никарагуа, Панаме в пер­вые десятилетия XX в. отчетливо обозначили склонность США к «праву силы». Право на вмешательство США в деятельность региона в течение почти всего XX в. не подвергалось сомне­нию и в той или иной форме реализовывалось практически всеми американскими администрациями. Лежавшая в основе этого подхода «Доктрина Монро» в течение полутора столетий неоднократно «переписывалась», интерпретировалась все более широко. То, что у президента США Джеймса Монро в 1823 г. подразумевало недопущение использования западноевропей­скими державами хаоса и внутренних конфликтов, царивших в

Регионе после завоевания независимости, с целью наращива­ния собственного присутствия, уже к концу XIX в. преобразо­валось в прочно устоявшийся взгляд на Латинскую Америку и Карибский бассейн как на пространство, которое Соединенные Штаты должны «по определению» контролировать.

Это, с одной стороны, позволяло периодически объявлять либо весь регион, либо близлежащий Карибский бассейн зоной «жизненно важных интересов» США. А с другой - рассматри­вать Латинскую Америку как удобную площадку для экспери­ментов, которые Вашингтон не мог себе позволить в других, более приоритетных районах мира. Соответственно, считалось, что в этой «серой зоне» ошибки и просчеты обходились Соеди­ненным Штатам относительно дешевле, да и последствия их казались куда более подконтрольными.

Трудно представить более губительный для долгосрочных интересов центра системы подход к отношениям с другими ее членами. И сама, описанная выше, гегемонистская заданность подхода к региону, и именно ошибки и просчеты политики США в этом районе заложили устойчивый заряд недоверия и конфликтности в отношения двух Америк, который и привел к системному кризису в 80-е годы.

Именно в первые десятилетия XX в. в политической куль­туре правящих кругов США закрепился и другой принципиаль­ный компонент, от которого вплоть до нынешнего времени те так и не смогли отказаться. Речь идет об односторонней стра­тегии и практике принятия решений в отношении этого регио­на, в соответствии с которыми Латинская Америка рассматри­валась, главным образом, как объект проекции американских интересов. Решения, касающиеся этого региона, в том числе и такие, которые существенно влияли на его положение в миро­вой экономике и политике, как бы «спускались сверху вниз».

Традиции односторонних акций оказались чрезвычайно ус­тойчивыми. Еще на начальном этапе перехода США сначала к региональной, а затем и к глобальной стратегии они прочно закрепились в политическом мышлении правящих элит, стали своеобразной визитной карточкой американской дипломатии в XX в., причем не только в Латинской Америке, но и в других регионах мира. Но зародились эти традиции именно в полити­ке в отношении южных соседей и здесь на протяжении целого века проявились особенно рельефно.

Односторонняя силовая дипломатия, естественно, вызывала резкое неприятие политических элит стран региона, будь то традиционные олигархические семейства, военно-диктаторские режимы или национал-реформистские круги. Поэтому даже инициативы США, направленные «во благо» Латинской Аме­рике, как, например, политика «новых рубежей» Дж. Кеннеди в начале 60-х годов или политика «прав человека» Дж. Картера второй половины 70-х годов, именно в силу своего, по сути, одностороннего характера, оказались не столь результативны­ми, чем первоначально ожидалось.

Поэтому максимальное укрепление собственного суверени­тета, выдвижение на первый план принципа невмешательства во внутренние дела, обостренное восприятие силовых приемов в политике США и других великих держав и стремление про­тивопоставить им силу права, т.е. международно-правовые нормы, на многие десятилетия определили лицо внешней по­литики подавляющего большинства государств региона.

Однако в основе этого явления лежали не только интервен­ционизм США в начале века, а также изначально заложенная в модель отношений разница в «весовых категориях». Фунда­ментальное значение имела и разнофазовость процессов соци­ально-экономического и политического развития США и госу­дарств Латинской Америки. Если первые вступили в XX в. уже пройдя фазу становления и укрепления национального госу­дарства, а потребности экономического развития требовали внешней экспансии в поисках доступа к природным ресурсам и дешевой рабочей силе стран региона, то большинство пос­ледних надолго застряли именно в этой фазе формирования национального государства или, как его еще именуют в поли­тологии, «государства-нации» («estado-nacion»).

Причем оборонительные, защитные функции, свойствен­ные молодому, формирующемуся национальному государству, тормозили объединительные процессы в регионе, предопреде­лив не слишком успешную судьбу латиноамериканской интег­рации, лишь к концу нынешнего столетия ставшей, наконец, реальностью.

Соперничество за более привилегированные отношения с центром системы (в данном случае США) - еще одна харак­терная черта формирования «государства-нации», также отчет­ливо просматривалась во внешнеполитической деятельности латиноамериканских республик в XIX в., а в начале столетия нашедшая выражение в концепции «негласного союза» с США, авторство которой принадлежало барону Рио Бранко, министру иностранных дел Бразилии в 1902-1910 годах.

Рассмотренная выше столь своеобразная «заданность» отно­шений между США и латиноамериканскими государствами от­четливо проявилась в деятельности межамериканских форумов, предшествовавших формированию системы. Начиная с первой Панамериканской конференции (1889-1890 гг., Вашингтон) и на протяжении четырех десятилетий в условиях, порой, ожес­точенной дипломатической борьбы, происходило формирова­ние единого правового поля американских государств. Несмот­ря на изначальные трудности и в ряде случаев просто несо­вместимые подходы, Панамериканские форумы стали важным механизмом состыковки несовпадающих интересов и выработ­ки совместных подходов. Это, в первую очередь, касалось раз­работки единого политико-правового пространства, на котором действовали общие нормы поведения государств.

По мере продвижения в этом направлении заметно развива­лась и организационная структура континентального сотрудни­чества. На IV Международной американской конференции (1910 г., Буэнос-Айрес) был создан Панамериканский союз (ПАС), который на последующих конференциях неоднократно реорганизовывался, обрастая все новыми функциями. Так, в ходе работы VI Панамериканской конференции (1928 г., Гава­на) в качестве основного органа ПАС была признана Панаме­риканская конференция, а в качестве постоянно действующего органа утверждался Руководящий совет Панамериканского союза. О существенно расширившихся масштабах панамери­канского сотрудничества свидетельствует то, что в общей слож­ности на Гаванской конференции было принято 56 резолюций и 10 конвенций, в том числе и знаменитый «Кодекс Бустаман-те», вводивший в международное право институт дипломати­ческого убежища.

Немалое значение отводилось проблематике обеспечения мира на континенте. Безусловно, именно в этом, одном из ключевых вопросов региональных отношений, формирующаяся межамериканская система как раз и не преуспела. Действитель­но, потерпела фиаско выдвинутая президентом США Дж. Виль­соном в 1914 г. идея заключения Панамериканского договора о взаимных гарантиях территориальной целостности и полити­ческой независимости и разрешении пограничных споров, при­меняя процедуры арбитража. Эту идею дружно провалили лати­ноамериканские страны, и, в первую очередь, в силу рассмот­ренного выше «суверенно-защитного» рефлекса, который сра­батывал у молодого «государства-нации» каждый раз, как толь­ко речь шла о том, чтобы хоть малая доля «суверенных прав» была делегирована какому-либо многостороннему органу.

Оказались малореализованными разоруженческие инициа­тивы в регионе, хотя, на наш взгляд, не меньшего внимания заслуживает и то, что и в XIX в., и в первой половине XX в. они вообще выдвигались, в то время как ведущие страны мира активно вооружались.

Не вступил в действие и известный «Пакт Гондры» - Дого­вор о предотвращении конфликтов между американскими го­сударствами, подписанный пятнадцатью странами Латинской Америки и США на V Панамериканской конференции в Сан­тьяго (Чили, 1923 г.) по инициативе министра иностранных дел Парагвая Мануэля Гондры.

Действительно, «Пакт Гондры» не предотвратил Чакскую войну между Боливией и Парагваем (1932-1935 гг.), кровопролитные вооруженные конфликты Перу с Колумбией (1932- 1934 гг.) и Эквадором (1941 г.). В условиях, когда конфликт­ность отношений латиноамериканских республик была высока, а международная обстановка в 30-е годы, не способствовала миротворчеству, любые, даже самые совершенные, междуна­родно-правовые механизмы конфликторазрешения оказыва­лись малоэффективными.

Однако, несмотря на отдельные сбои, международно-право­вая активность государств полушария в 20-30-е годы шла по нарастающей. Ряд форумов внес существенный вклад в укреп­ление правовых основ отношений стран полушария. Так, на­пример на VII Панамериканской конференции (Монтевидео, 1933 г.) была принята конвенция «О правах и обязанностях го­сударств», в которой в качестве одного из основных зафикси­рован принцип невмешательства одних государств во внутрен­ние дела других. Среди документов, принятых на конференции в Монтевидео фигурировали и такие, как: «О гражданстве жен­щин», «О выдаче преступников», «О праве политического убе­жища».

Несмотря на прослеживавшуюся тенденцию к расширению областей сотрудничества и созданию все новых и новых «кон­струкций» формирующейся межамериканской системы, было бы ошибочным утверждать, что это - поступательное движе­ние. В отношениях США и государств Латинской Америки уже тогда стала просматриваться цикличность, в рамках которой периоды взаимного отчуждения и нарастания конфликтного потенциала сменялись этапами гармонизации отношений и ук­репления континентального сотрудничества. Целая группа фак­торов как внутреннего политического и экономического разви­тия стран региона, так и изменения в международной обста­новке воздействовали на этот процесс. Но одним из главных, безусловно, являлись перемены в политике центра системы - Соединенных Штатов.

Принципиальное значение имело соотношение силовых, включая военные, и политико-дипломатических методов поли­тики в регионе. Естественно, что присутствие морской пехоты в ряде стран Центральной Америки и Карибского бассейна (так, лишь в Гаити американские войска находились почти двадцать лет - с 1915 по 1934 г.) существенно усиливало цент­робежные устремления латиноамериканских государств. Пере­ход же к политике «доброго соседа» в период первой админи­страции Ф. Рузвельта положил начало новому циклу межаме­риканских отношений, в котором заметно преобладала тенден­ция к сотрудничеству.

При этом отказ от силового давления на страны региона, во-первых, был достаточно условным, а во-вторых, не являлся результатом признания правящей элитой США его неэффективности. США больше других ведущих держав мира пострада­ли от великой депрессии 1929-1933 гг. Никогда еще их пози­ции в Латинской Америке не были столь уязвимы. И речь идет не только об экономических потерях (инвестиции США сокра­тились почти вдвое, в 4 раза уменьшился товарооборот). Ос­лаблением влияния Вашингтона незамедлительно воспользова­лись Германия, Великобритания и Япония.

В 30-е годы США столкнулись с мощной волной национа­лизма в регионе, который все больше приобретал антиамери­канскую направленность. В основе этого лежало широко распространенно|, в регионе мнение, что США, несмотря на все заверения о панамериканской солидарности, не только факти­чески бросили Латинскую Америку на произвол судьбы в пери­од мирового экономического кризиса, но и приняли ряд про­текционистских мер, существенно усугубив ее положение.

Заметно окрепли внешнеполитические позиции ведущих ла­тиноамериканских государств и, в первую очередь, Аргентины, превратившейся в 30-е годы в своеобразного соперника Ва­шингтона в борьбе за влияние в регионе. Эта страна, напри­мер, могла себе позволить в 1934-1935 гг. объявить настоящую торговую войну Соединенным Штатам. Более того, Аргентина, по существу, возглавила движение стран региона против изоля­ционистских тенденций в Западном полушарии, которое США пытались замкнуть на себе, предотвратив расширение связей с внерегиональными державами. В начале 30-х годов появились радикальные проекты формирования латиноамериканских со­юзов, как, например, идея создания «южно-американского блока», в который бы вошли Аргентина, Бразилия, Чили, Перу, Парагвай;и Уругвай. Намечавшийся блок призван был противостоять США в Латинской Америке. Неоднократно воз­никали и идеи формирования таможенного союза латиноаме­риканских республик.

В целом в 30-е годы произошло существенное выравнива­ние асимметрии мощи и влияния США и ведущих государств региона, которые, как уже отмечалось, открыто оспаривали роль США как центра системы. С точки зрения исторической перспективы, не исключено, что именно тогда, в 30-е годы Ла­тинская Америка получила шанс на принципиально иную, ос­нованную на горизонтальных связях, систему отношений в За­падном полушарии. И действительно, на Панамериканских конференциях в Монтевидео (1933 г.) и Буэнос-Айресе (1936 г.) движение пошло именно в этом направлении. В доку­ментах, принятых на форумах были юридически закреплены принципы невмешательства и равноправия. И в политике «доброго соседа» они во многом оказались реализованы адми­нистрацией Ф. Рузвельта. Это тот редкий в XX в. период, когда США вынуждены были подстраиваться под своих южно-амери­канских соседей.

Континентальная солидарность в противостоянии общей угрозе со стороны держав оси стала тем цементирующим ком­понентом, который впервые в XX в. ввел отношения двух Аме­рик в системное русло, в плоскость практического сотрудниче­ства в межрегиональном контексте. На начальном этапе (1939-1941 гг.) это нашло выражение в принятой на Панам­ском консультативном совещании министров иностранных дел (23 сентября 1939 г.) Общей декларации о нейтралитете амери­канских республик, которая установила специальную 300-мильную зону безопасности вокруг Западного полушария (кроме Канады), направленную на недопущение войны в Новый Свет.

Именно на начальном этапе второй мировой войны появи­лась идея подписания между американскими республиками пакта о взаимной обороне. В июле 1940 г. на Гаванском, вто­ром по счету, Консультативном совещании министров ино­странных дел пакт, по сути, состоялся. В итоговой декларации впервые было обозначено, что «нападение на американское государство рассматривается как нападение на все американские государства». Было принято решение о совместных действиях против фашистской Германии в случае захвата ею европейских колоний в Карибском бассейне. Там же, в Гаване, представи­тель Кубы впервые официально поставил вопрос о создании Межамериканского совета обороны (МСО).

Начавший действовать с марта 1942 г. МСО превратился в первый многосторонний механизм межрегиональной системы безопасности, формирование которой завершилось подписани­ем в 1947 г. Межамериканского договора о взаимной помощи.

Межамериканский совет обороны был отнюдь не креатурой США, как это часто трактовалось и в отечественной, и в зару­бежной исторической литературе. Более того, как свидетельст­вуют материалы, опубликованные в США в 70-е годы, Пента­гон изначально решительно выступил против создания какого-либо многостороннего органа, который имел бы реальные пол­номочия. Руководство военного ведомства США считало это не только практически не нужным, но и потенциально опас­ным, т.к. вынуждало бы Пентагон координировать свои планы с южными соседями.

Именно с вопроса о целесообразности создания МСО берут свое начало ставшие впоследствии традиционными межведом­ственные противоречия Пентагона и Госдепартамента в отно­шении политики в Латинской Америке. В то время как Пента­гон выступал за исключительно двусторонний, а точнее одно­сторонний характер отношений, предпочитая иметь дело с каждой из латиноамериканских стран в отдельности, Госдепар- тамент, озабоченный необходимостью обеспечения континен­тального единства, стремился придать ему форму многосторон­него сотрудничества. Впоследствии отсутствие консенсуса в верхах и стремление каждого из ведомств проводить свою соб­ственную латино-американскую политику существенно снижало эффективность курса в отношении этого региона. Это порож­дало сомнения в правящих элитах государств региона (во многом оправданные) в реальной заинтересованности США иметь в Западном полушарии дееспособную международную систему.

В 1942 и в последующие годы Пентагон предпринял немало усилий, чтобы лишить этот орган реальной дееспособности, ог­раничив его функции лишь представительскими и консульта­ционными. За усиление этого органа «боролась» именно Латин­ская Америка. Так, на Межамериканской конференции по про­блемам войны и мира в Мехико (февраль-март 1945 г.), полу­чившей впоследствии название Чапультепекской, Мексика, Уругвай и ряд других стран настаивали на расширении полно­мочий МСО, который, по их мнению, должен был превратить­ся в основной орган межрегиональной системы безопасности и состоять из начальников генеральных штабов стран-членов.

Именно латиноамериканские государства в эти годы высту­пили с инициативой создания общеконтинентальной системы обороны и безопасности. На Чапультепекской конференции Бразилия, Колумбия и Уругвай представили совместный про­ект создания такой системы, в основе которого лежала бы фор­мула «агрессия против одного из членов сообщества является агрессией против всего Западного полушария». Парадоксально, на первый взгляд, но именно США, и здесь их интересы, по­жалуй, впервые совпали с интересами Аргентины, предприняли немалые усилия, чтобы «заземлить» эту инициативу.Межамериканский договор о взаимной помощи (МДВП) вполне мог быть подписан не в 1947, а в 1945 г. Латиноамери­канская дипломатия настолько перехватила в тот момент ини­циативу, что США вынуждены были уступить. Однако камнем преткновения была резко негативная позиция Аргентины. Это дало возможность Вашингтону не торопиться с подписанием МДВП, ссылаясь на то, что без ее участия договор будет лишен смысла. Однако спустя два года ситуация поменялась кардинальным образом. Теперь уже США, «разочаровавшись в ООН, высту­пили за создание сильной региональной организации», в то
время как латиноамериканские государства не только охладели
к идее создания военно-политического блока в Западном полу­
шарии, но и направили свои дипломатические усилия на то,
чтобы не допустить оформления военного альянса с Вашингто­
ном.

Столь быстрая переоценка ценностей среди ведущих госу­дарств региона во многом была связана с началом «холодной войны», которая открывала перед ними реальную перспективу на правах младших партнеров оказаться втянутыми в конфрон­тацию двух сверхдержав.

Анализ текста, подписанного на Консультативном совеща­нии в августе 1947 г. в Рио-де-Жанейро Межамериканского до­говора о взаимной помощи, показывает, что он, конечно же, не был агрессивным военно-политическим блоком и к тому же не прообразом НАТО, как это в течение десятилетий интерпре­тировалось в отечественной исторической литературе. «Пакт Рио-де-Жанейро», хотя и устанавливал 300-мильную специаль­ную зону безопасности вокруг Западного полушария, захваты­вающую территории, принадлежавшие Дании, Гренландии, а также территорию Канады и заморские колониальные владения ряда европейских метрополий в Карибском бассейне, что про­тиворечило международному праву, не был обращен на внеш­нюю экспансию. Предусмотренный механизм коллективных действий в случае угрозы «миру Америки», включавший и при­менение вооруженной силы в случае нападения на участника договора, выглядел отнюдь не противоречащим международно­му праву. Принятие его в целом являлось вполне оправданным в 1947 г., когда было совершенно не ясно, по какому сценарию пойдет только начавшаяся «холодная война», и не перерастет ли она в третью мировую войну.

Вместе с тем на содержании Пакта, очевидно, сказалось стремление ряда влиятельных стран региона, и прежде всего Аргентины, максимально ограничить в тексте Договора упоми­нание о конкретных военных и политических механизмах вза­имодействия американских республик. Расплывчатость форму­лировок и слишком обший характер установлений Договора были результатом не стремления США в тот период дать рас­ширительное толкование «угрозе безопасности», а усилий лати­ноамериканских министров, стремившихся, подписывая дого­вор, выхолостить из него военную составляющую.

В целом же «Пакт Рио-де-Жанейро» был подписан на фоне шлейфа военно-политического сотрудничества США и Латин­ской Америки в годы Второй мировой войны. Однако конти­нентальная солидарность все больше начинала подтачиваться различными подходами к предназначению межамериканской системы.

Если для США формирование межрегиональной системы было во многом завершено на Консультативном совещании в Рио-де-Жанейро в августе 1947 г., то для Латинской Америки все лишь только начиналось. Двухмесячный марафон IX Меж­американской конференции в Боготе (март-апрель 1948 г.) за­вершился подписанием Устава Организации американских государств (ОАГ) - первой и по-своему уникальной межрегио­нальной организации послевоенного мира.

В отечественной литературе советского периода тексты МДВП и Устава ОАГ были более, чем досконально проанали­зированы. Главный акцент делался на том, что окрепшие в ходе Второй мировой войны США просто «зажали в тисках» Латинскую Америку и, чуть ли не выкручивая руки, навязали странам региона кабальные условия отношений.

Анализ «строительства» главных, несущих конструкций межамериканской системы в том виде, в котором она сформи­ровалась в конце 40-х годов, позволяет сделать несколько вы­водов, на первый взгляд, выглядящих чуть ли не парадоксаль­но. Межамериканская система во многом оказалась «иниции­рована» самими латиноамериканскими государствами, заинте­ресованными в том, чтобы ввести отношения с США в право­вое поле, которое должно было нейтрализовать их силовое пре­восходство.

Немаловажным являлась и инерция выравнивания асиммет­рии отношений, отчетливо проявившаяся в 30-е годы. Ведущие латиноамериканские государства стремились юридически за­фиксировать это «новое равенство», опираясь на принцип «одна страна - один голос». Бросается в глаза заметно боль­ший внутренний демократизм ОАГ по сравнению с ООН. В Уставе ОАГ не предусматривалось ни создание органа, состо­явшего из наиболее влиятельных стран-членов, наподобие Со­вета безопасности ООН, ни, тем более, право вето. Об этом же свидетельствовал и заложенный в Уставе механизм принятия решений по вопросам, требующим совместных действий: они принимались, если за них было подано не менее двух третей всех голосов.

При разработке МДВП и Устава ОАГ латиноамерикански­ми делегациями двигал и другой мотив. Совершенно очевиден был расчет на то, что союзнические отношения с США, став­шими после Второй мировой войны супердержавой номер один, облегчат латиноамериканским государствам выход в большую политику, поднимут их вес и престиж на мировой арене, создадут благоприятные условия для экономического роста.

Среди основных целей ОАГ в Уставе выделялись следую­щие: укрепление мира и безопасности; предупреждение ослож­нений в отношениях стран-участниц и мирное разрешение споров; совместные выступления в случае агрессии против одного или нескольких государств; совместные усилия по эко­номическому, социальному и культурному развитию. Среди ос­новных принципов фигурировали приверженность междуна­родному праву, уважение суверенитета и независимости, при­верженность представительной демократии, социальной справедливости, уважение прав человеческой личности вне зависи­мости от расовой принадлежности, политических убеждений, пола и ряд других.

Особое внимание латиноамериканская дипломатия уделила закреплению в Уставе ОАГ принципа невмешательства. Отме­ченная выше особая заданность и даже зацикленность на ут­верждении этого принципа вполне реализовалась в целом ряде статей Устава, который пестрел многочисленными запретами на вмешательство одних государств во внутренние дела других.

Структура ОАГ в тех условиях не знала себе равных. Многочисленные комитеты и службы охватывали все возмож­ные области взаимоотношений американских республик, начи­ная от политического диалога и заканчивая такими вопросами, как проблемы индейцев, положение женщин, искусство и му­зыка.

В целом проект межамериканской системы был достаточно амбициозен и не имел аналогов в мировой практике. Была вы­строена многоярусная международная организация, в задачу которой входило ввести отношения американских республик в четкое правовое русло, регламентируя практически все сторо­ны их международной деятельности.

Выше отмечалось, что уже в первые десятилетия XX в. в от­ношениях США со странами Латинской Америки просматри­вались признаки цикличности. Создание межамериканской системы пришлось - и, видимо, не случайно - на высшую точку цикла гармонизации отношений и сотрудничества, на­чавшегося со второй половины 30-х годов и существенно ок­репшего в годы Второй мировой войны. Несмотря на выявив­шиеся расхождения в подходах, межамериканская система была сконструирована в момент, достаточно благоприятный. Ее монументальное здание, построенное как бы на века, по­рождало надежды на наступление новой, просвещенной эры в отношениях американских республик, в которых отныне будут царить право и порядок.

Однако реалии межамериканских отношений стали стреми­тельно меняться уже к концу десятилетия: резко возросла асимметрия мощи и влияния между США и государствами Юга региона. Никогда еще в XX в. США не были так сильны, как в эти годы. Став, по сути, единственной ядерной супердер­жавой, производя более 40% мирового ВВП, контролируя 1/3 мировой торговли, северный колосс не скрывал своих гегемонистских устремлений. На смену тенденции к выравниванию асимметрии и образованию горизонтальной системы отноше­ний пришло жесткое вертикальное начало. Экономическая и военно-политическая мощь США стала непосредственно про­ецироваться на отношения со странами Западного полушария.

40-50-е годы стали временем фактически безраздельного господства США в Западном полушарии. Это был своеобраз­ный пик влияния, сверхприсутствия, фактической гегемонии в регионе. Речь уже шла даже не столько о резко возросшей асимметрии между США и латиноамериканскими государства­ми, а о почти безусловной зависимости большинства госу­дарств региона от США.

Межамериканский договор о взаимной помощи уже через несколько лет после своего оформления фактически потерял для США значимость как коллективный механизм обороны полушария. Создание в 1949 г. НАТО, по существу, вытеснило МДВП на обочину американских интересов, тем более что в отличие от европейского театра сценарий возможной агрессии восточного блока против латиноамериканских государств в 50-е годы был из разряда чисто гипотетических.

Главной задачей США в регионе в 50-е годы было обеспе­чение политического статус-кво, необходимого для беспере­бойного доступа к стратегическому сырью и безопасности мор­ских коммуникаций, в первую очередь, естественно, Панам­ского канала.

В эти годы американский истеблишмент рассматривал весь комплекс отношений со странами региона сквозь призму кон­фронтации «Восток - Запад». Это вытекало из характера меж­дународных отношений тех лет. Однако сквозь эту призму рас­сматривались и политические процессы в странах региона, причем в жестко утилитарной форме. Узко прагматично пони­маемая стабильность должна была быть обеспечена любой ценой.

Таким образом, Вашингтоном в конце 40 - начале 50-х годов была предпринята попытка в рамках существовавшего каркаса межамериканской системы выстроить жестко верти­кальную модель отношений со странами региона, обеспечи­вающую дисциплину в этой тыловой зоне. В особенности в об­ласти внешней политики в годы разгара «холодной войны» большинство государств региона выстраивались в «кильватере» американской дипломатии. Это был фактически безусловный союз. Латиноамериканская машина голосования во всю рабо­тала в ООН, почти автоматически поддерживая США по всему спектру международных вопросов того периода.

Столь жестко детерминированная модель внешнеполитичес­кого поведения достигла своего апогея на X Межамериканской конференции в Каракасе (март 1954 г.), где США удалось, не­смотря на сопротивление делегаций Гватемалы, Мексики, Уру­гвая и Аргентины, добиться одобрения «Декларации солидар­ности в сохранении политической целостности американских государств от вмешательства международного коммунизма». Суть декларации сводилась к ужесточению «политической дисиплины» внутри системы и коллективным действиям против страны-члена, где международное коммунистическое движение устанавливает «господство или контроль над политическими институтами какого-либо американского государства». После­довавшее спустя несколько месяцев свержение реформистского правительства X. Арбенса в Гватемале, которое в лучших тра­дициях маккартизма подверглось откровенной травле со сторо­ны США и соседних центрально-американских диктатур, обозначили своеобразную высшую точку в продвижении модели монолитного, блокового единства стран региона в период раз-гаpa «холодной войны».

С данного момента маятник соотношения центробежных и центростремительных тенденций в межамериканской системе двинулся назад. Это было обусловлено возросшим конфликт­ным потенциалом отношений центра и периферии системы.

Изначальный импульс к нарастанию противоречий двух Америк дал начавшийся с конца 40-х годов пересмотр места латиноамериканского региона на шкале внешнеполитических приоритетов США. Победа революции в Китае, расширение юны влияния СССР в Восточной Европе и обозначившаяся в конце 40 - начале 50-х годов перспектива советско-китайского стратегического альянса потребовали от США смены глобаль­ных ориентиров. В стратегии массированного возмездия места для Латинской Америки фактически не нашлось.

Превращение этого региона в тыловую зону, малозначимую в контексте глобального ядерного противоборства, заметно из­менило температуру межамериканских отношений. Эффект утери стратегического интереса лидера системы к своей пери­ферии оказался, на первый взгляд, неожиданно сильным. Пра­вящие элиты большинства стран региона, рассчитывавшие за счет плотного союза с самой сильной державой послевоенного мира не только войти в большую политику, но и главное - по­лучить особый, преференциальный статус в плане экономичес­кой помощи, испытывали явное разочарование. Утеря особого статуса подрывала вертикально-эшелонированную модель свя­зей, которая в наиболее чистом виде предстала именно на ру­беже 40-50-х годов.

По-видимому в асимметричных системах равновесие отно­шений во многом обеспечивается целой системой специфичес­ких подпорок в виде особых льгот и преференций. В начале 50-х годов США не смогли обеспечить функционирование этой системы, что и вызвало первый в послевоенные годы виток кризиса, пришедшийся на вторую половину 50-х годов.

Почти целое десятилетие США прилагали максимум уси­лий, чтобы вывести проблематику торгово-экономических от­ношений и помощи развитию за рамки межамериканской сис­темы. Американская дипломатия изначально стремилась использовать ОАГ исключительно в политических целях, эксплу­атируя имидж демократической региональной системы, проти­востоящей «тоталитарному восточному блоку». Одновременно ею делалось все возможное, чтобы нейтрализовать заложенные в Уставе* положения, ориентированные на социально-экономи­ческое развитие.

Латиноамериканским государствам, пожалуй, впервые при­менившим в рамках межамериканской системы блоковую дип­ломатию, все же удалось добиться проведения в 50-е годы ряда континентальных экономических форумов. И конференция министров экономики и финансов в Рио-де-Жанейро (декабрь 1954 г.), и первый саммит президентов Америк в Панаме (июль 1956 г.), и первая Межамериканская экономическая конферен­ция в Буэнос-Айресе (август 1957 г.) прошли в обстановке на­растающих противоречий. Принимавшиеся на этих форумах компромиссные и ни к чему не обязывавшие документы, в ос­новном сводившиеся лишь к набору пожеланий, будучи резуль­татом поистине титанических усилий дипломатических ве­домств, реально мало что вносили в практику межамерикан­ских отношений.

К концу десятилетия межамериканская система вступила в свой первый серьезный кризис. Положенная в ее основу кон­цепция континентальной солидарности подверглась существен­ной эрозии в условиях, когда сам регион терял свою значи­мость на шкале стратегических интересов США. «Остаточный» подход к отношениям со странами этого региона, стремление законсервировать систему и, по сути, лишить ее реальной дее­способности наглядно обозначили то, что эта конструкция во многом утратила свою значимость для США. В целом малоэф­фективные попытки ведущих государств региона во второй по­ловине 50-х годов создать механизм перекачки из центра на периферию «помощи развитию», со своей стороны, существен­но снизили заинтересованность в системе особых отношений с США у латиноамериканских государств. На рубеже 50-60-х годов межамериканская система во многом оказалась ненуж­ной ни той, ни другой стороне и, по-видимому, в среднесроч­ной перспективе (три-пять лет) была обречена на деградацию.

Систему во многом «спасла» кубинская революция. Выше уже отмечалось, что глобальная конфронтация «Восток - Запад» существенно деформировала межамериканскую систему уже в первые годы после ее юридического оформления. Спустя десятилетие по иронии судьбы именно «холодная война» при­дала новые импульсы ее выживанию.

60-е годы стали временем начала двух масштабных истори­ческих экспериментов, оказавших существенное воздействие на всю систему международных отношений государств Запад­ного полушария. Речь идет о строительстве социализма «в отдельно взятом» островном государстве Карибского бассейна - Кубе и попытке противопоставить кубинскому пути «мирную регулируемую революцию» в рамках программы «Союз ради прогресса», выдвинутой демократической администрацией Дж. Кеннеди.

Программа «Союз ради прогресса», естественно, возникла не в одночасье. Она была во многом концептуально подготов­лена в последний год администрации Д. Эйзенхауэра, когда в правящих кругах США началась стремительная переоценка ценностей. Во многом это было связано с выявившейся неспо­собностью США нормализовать и поставить под контроль си­туацию на Кубе.

Однако несмотря на все усилия, «партия» для Вашингтона изначально была проигранной. За один год просто невозможно было перечеркнуть то, что накапливалось десятилетиями. Антиамериканизм, корни которого оказались так глубоки в ку­бинском обществе, был успешно превращен правительством Ф. Кастро в идеологию правящего режима, обеспечив ему мас­совую поддержку и внутреннюю легитимность. Дальнейший окончательный разрыв и переход Кубы в «другой лагерь» были фактически предопределены.

Именно в те годы начался интенсивный поиск антитезы «кубинскому сценарию». Ею стала политика «помощи разви­тию», заложенная в основу программы «Союза ради прогрес­са». Однако несмотря на определенную конъюнктурность, про­грамма ознаменовала собой прорыв во внешнеполитическом мышлении правящих кругов США. Демократическая админи­страция Дж. Кеннеди (1961-1963 гг.), пожалуй, впервые «озву­чила» идею растущей взаимозависимости двух Америк и необ­ходимость выправления гигантской асимметрии в уровнях их социально-экономического развития.

Также впервые Соединенными Штатами, по существу, были выставлены условия получения помощи странами регио­на, которые должны были предпринять усилия для проведения социально-экономических реформ. Среди этих условий фигу­рировали: усовершенствование государственных институтов в рамках модели представительной демократии, осуществление аграрной реформы, изменение налоговой системы, направлен­ной на мобилизацию внутренних ресурсов для развития.

В августе 1961 г. в г. Пунта-дель-Эсте (Уругвай) на Меж­американской экономической конференции представители всех латиноамериканских стран, за исключением Кубы, а также США подписали «Хартию Пунта-дель-Эсте», в основу которой и была положена программа «Союз ради прогресса». Отметим, что это была первая в мировой практике программа развития целого региона «третьего мира», осуществляемая за счет как мобилизации внутренних ресурсов, так и внешнего финансирования. Более того, авторы программы предполагали, что впоследствии основные ее «конструкции» могут быть при­менены для развития других регионов «третьего мира».

Напомним, что программа, рассчитанная на десятилетие, предполагала в общей сложности мобилизацию 100 млрд дол., из которых 20 млрд дол. должны были обеспечить США (как за счет своих государственных средств, так и кредитов между­народных финансовых организаций и займов из стран Запад­ной Европы и Японии). Латиноамериканские государства обя­зались мобилизовать 80 млрд дол.

В начале 60-х годов «температура» межамериканских отно­шений резко снизилась. Их конфликтный потенциал оказался существенно нейтрализованным новаторским подходом к ре­гиону, обозначенным администрацией Дж. Кеннеди и реализо­вавшемся в принятии программы «Союз ради прогресса». Меж­американская система вступила в полосу перемен, при этом, правда, заметно «опаздывая» за динамикой политического и социально-экономического развития региона. Именно в те годы появились первые признаки выравнивания гигантской асимметрии мощи и влияния между двумя Америками. Почти безусловная зависимость Латинской Америки от США начала постепенно преобразовываться во взаимозависимость, что было, в первую очередь, связано с рывком, который совершили в своем развитии большинство государств региона. В течение двух десятилетий - 60 и 70-х годов - Латинская Америка «развивалась» почти вдвое быстрее, чем США, опережая по ос­новным показателям экономического роста другие регионы как развитого, так и развивающегося мира и по сути была самым динамично развивающимся районом мира.

Отмеченную долгосрочную тенденцию развития вряд ли можно рассматривать как прямое следствие программы «Союз ради прогресса», тем более, что уже ко второй половине 60-х годов она перестала реализовываться. Однако импульс, придан­ный ею социально-экономическому развитию региона, нельзя недооценивать.

Усилению центростремительных тенденций в межамерикан­ских отношениях в начале 60-х годов существенно способство­вал «кубинский фактор». Необходимость противостоять страте­гии насаждения Островом Свободы в регионе очагов партизан­ской борьбы, равно как и превращению Кубы в военную базу СССР создали ситуацию, когда интересы правящих элит (как консервативных, так и новых, национал-реформистских) со­впали с интересами правящих кругов США.

Именно «благодаря Кубе» межамериканская система в на­чале 60-х годов начала обретать признаки реального военно-политического альянса, что еще несколько лет назад казалось почти забытым прошлым времен Второй мировой войны. Первоначальныи импульс этому придало размещение советских ракет на Кубе. 23 сентября 1962 г. Постоянный совет ОАГ при­нял резолюцию, призывавшую страны-члены принять все не­обходимые меры, включая использование вооруженных сил для противодействия угрозе, вызванной размещением ракет на ост­рове.

Первая половина 60-х годов стала своеобразным апогеем межамериканского военно-политического сотрудничества. Не­смотря на то, что Межамериканский договор о взаимной помо­щи, который институционализировал региональную систему безопасности, был подписан в 1947 г., лишь в начале 60-х годов система во многом состоялась.

В эти годы была создана современная общерегиональная система связи между военными ведомствами с центром в зоне Панамского канала, где в 1961 г. разместилось южное коман­дование ВС США (ЮЖКОМ). Начавшиеся в эти же годы ре­гулярные встречи командующих американскими армиями пре­вратились в одну из несущих конструкций системы безопас­ности, в достаточно эффективный интегрирующий инструмент, который позволял не только обмениваться информацией, но и координировать действия в подавлении подрывной деятельнос­ти леворадикальных повстанческих организаций. На VIII Кон­сультативном совещании министров иностранных дел стран-членов ОАГ (июнь 1961 г.) был создан и политический орган - Специальный комитет по вопросам безопасности. Немалую роль сыграли и интенсивно проводившиеся в 1961-1964 гг. со­вместные военные маневры, инициированные и технически обеспеченные Пентагоном.

Аналогично периоду Второй мировой войны военно-поли­тическое сотрудничество, шло настолько по нарастающей, что на повестку дня встал и вопрос о создании межамериканских вооруженных сил (МАВС), который казалось бы удалось ре­шить. 6 мая 1965 г. на X Консультативном совещании мини­стров иностранных дел стран-членов ОАГ было принято реше­ние о создании межамериканских миротворческих сил для от­правки в охваченную острым внутренним конфликтом Доми­никанскую Республику. В акции приняло участие семь стран полушария, а возглавил межамериканские силы бразильский генерал.

Вслед за этой акцией, символизировавшей собой своеобраз­ный апогей регионального военного сотрудничества, начался откат назад. Попытки ряда военных режимов региона, в пер­вую очередь, Аргентины в рамках начавшейся со второй поло­вины 60-х годов реформы Устава ОАГ либо расширить функ­ции МСО, либо создать вместо него в рамках ОАГ Межамери­канский комитет по обороне, координирующий распределение военной помощи и контролирующий деятельность межамериканских вооруженных сил, встретили решительное несогласие большинства латиноамериканских государств. На III Специаль­ной межамериканской конференции в Буэнос-Айресе (февраль 1967 г.) под попытками создания общерегиональной военно-политической структуры была подведена черта.

В чем была причина столь, на первый взгляд, неожиданного результата? Ведь в начале 60-х годов имелись и достаточно оче­видные общие вызовы безопасности, и разумная концепция противодействия. Центр системы - США - брал на себя функции безопасности Западного полушария на глобально-стратегическом уровне, обеспечивая ядерный щит, защиту Па­намского канала и противодействуя возможным попыткам сверхдержавы Востока создать в этом районе новые опорные точки. Вооруженные силы латиноамериканских государств, со­гласно этой концепции, переориентировались на поддержание мира в регионе и внутреннее развитие своих стран, становясь своеобразными гарантами курса реформ в рамках программы «Союз ради прогресса».

Причин несколько, и они весьма поучительны. Не было сделано главного, без чего ни одна «вертикальная» система, вступившая в полосу реформирования, не сможет успешно преобразоваться в горизонтальную. Речь идет о переходе цент­ра системы от односторонней политики к действительно многосторонней. Несмотря на пышную риторику вновь обре­тенного континентального единства, общности целей и интере­сов двух Америк в противостоянии тоталитаризму, продвиже­нии демократических реформ и т.д., технология принятия ре­шений не претерпела существенных перемен. По сути, это была по-прежнему политика односторонних акций США, на которые, правда, более активно, чем прежде, «надевался» многосторонний камуфляж. Новая система безопасности была «спущена сверху» в лучших традициях латиноамериканской по­литики США в XX веке.

Не были приняты во внимание морально-психологические факторы, связанные с менталитетом латиноамериканского офицерства, обретавшим все более националистическую окрас­ку в условиях изменений в его социальной базе. Провозгла­шенное новое разделение ответственности в рамках континен­тальной безопасности на практике реализовалось в том, что система оказывалась еще более централизована, чем та, кото­рая была задумана в первые послевоенные годы.

Один лишь тот факт, что межамериканские силы мира были созданы уже после того, как Санто-Доминго был оккупи­рован контингентом в 23 тыс. американских морских пехотин­цев, интерпретировался как стремление администрации Л. Джонсона обеспечить многостороннее прикрытие, по сути, односторонней вооруженной интервенции США. Конец 60 - начало 70-х годов стали временем существен­ного усложнения межамериканских отношений. Система не только окончательно потеряла свою герметичность, характер­ную для первого послевоенного десятилетия и выражавшуюся в замкнутости международных отношений в Западном полуша­рии и достаточно высоком уровне политической дисциплины. По существу, возник новый тип конфликтов между центром системы и целым рядом государств-членов, обусловленный проведением последними политики экономического национа­лизма и стремлением автономизироваться от США во внешней политике.

Во многом это было связано с появлением в регионе нового политического феномена - националистических военных ре­жимов. Речь, в первую очередь, идет о режимах в Перу (1968- 1975 гг.), Панаме (1968-1981 гг.), Боливии (1969-1971 гг.), Эквадоре (1972-1976 гг.), приступивших к экспроприации соб­ственности американских компаний, провозгласивших анти­олигархические внутренние преобразования и независимый внешнеполитический курс.

После того, как к ним в 1970 г. добавился социалистически ориентированный режим С. Альенде в Чили, в межамерикан­ской системе впервые образовалась внутрисистемная оппози­ция, которая выступила за пересмотр основ системы и осво­бождения ее от атрибутики «холодной войны». Система, по сути, стала политически гетерогенной, что существенно усили­ло в ней центробежные тенденции.

Факты свидетельствуют о том, что в начале 70-х годов США не просто теряли рычаги контроля над межамериканской сис­темой. В условиях, когда ряд государств региона, искусно при­меняя коалиционную дипломатию, предпринял попытку пре­вратить систему в коллективный рычаг нажима на Вашингтон, в правящих кругах США даже стал рассматриваться вопрос о выходе из ОАГ.

Во многом это было связано с началом работы Специальной комиссии по изучению межамериканской системы и выработке мер по ее реорганизации (СКИМС). Комиссия была создана решением III сессии Генеральной ассамблеи ОАГ (Вашингтон, апрель 1973 г.). Под нажимом целого ряда латиноамериканских государств, и в первую очередь Перу и Чили, была принята ре­золюция, выражавшая «общую неудовлетворенность результата­ми деятельности межамериканской системы».

В принятой на сессии «Декларации принципов межамери­канских отношений» странам-инициаторам реформы межаме­риканской системы удалось впервые закрепить принцип «идео­логического плюрализма». Этот принцип предполагал возмож­ность сосуществования в межамериканской системе государств с различным общественно-политическим строем. Подтекстом

этого документа была не только и даже не столько заинтересо­ванность левых режимов в отмене антикубинских санкций в ОАГ, сколько стремление обезопасить себя от рецидивов пря­мого вмешательства в случае, если тот или иной режим будет квалифицирован Вашингтоном как просоветский.

Перу и Чили при поддержке Венесуэлы, Колумбии и ряда других стран выступили также за коренной пересмотр концеп­ции безопасности межамериканской системы. Ими было пред­ложено внести в межамериканский юридический лексикон тер­мин экономическая агрессия. Эти же страны предложили разра­ботку механизма «коллективной экономической безопасности».

Очевидно, что своим острием эти инициативы были на­правлены против политики экономического нажима, особенно широко практиковавшегося Соединенными Штатами против левонационалистических режимов в конце 60 - начале 70-х годов. Идеи «коллективной экономической безопасности» бла­годаря усилиям латиноамериканской дипломатии получили дальнейшее развитие на сессии Генеральной ассамблеи ОАГ (Атланта, май 1974 г.), где в специальной резолюции вновь была обозначена задача обеспечения «интегрального развития и коллективной экономической безопасности».

Никогда еще латиноамериканский прессинг на США не был столь мощным. Госдепартамент пытался максимально за­землить латиноамериканские инициативы, растворив их в рас­плывчатых и необязывающих формулировках. Наиболее отчет­ливо это проявилось в позиции американской делегации имен­но в рамках работы СКИМС в 1973-1975 годах.

Однако в условиях, когда по вопросу создания системы «коллективной экономической безопасности» США оказались фактически «прижаты к стене», они вынуждены были внести определенность. США были единственным государством, про­голосовавшим против внесения в МДВП положения о созда­нии системы коллективной экономической безопасности, предусматривавшей распространение принципа «нападение на одного - нападение на всех» на область экономических отно­шений. И хотя на Специальной конференции по реформе до­говора (Сан-Хосе, апрель 1975 г.) в статью 11 было включено соответствующее положение, представитель США заявил, что его страна не возьмет на себя никаких обязательств по обсуж­дению, подписанию и ратификации каких-либо обязывающих документов по созданию подобной системы.

Подобного рода демарши оказывали деморализующее воз­действие на межамериканские отношения, стимулировали центробежные тенденции. Это, в частности, находило выраже­ние в растущей заинтересованности государств региона созда­вать свои, чисто латиноамериканские объединения, которые в известном смысле подменяли бы собой ОАГ.

Наиболее развитым из них в 70-е годы был, безусловно, Лидский пакт. Подписанное в 1969 г. Картахенское соглашение положило начало процессу интеграции шести андских стран (Боливия, Венесуэла, Колумбия, Перу, Эквадор, Чили). При ном в 70-е годы Андская группа вышла за рамки чисто эконо­мического объединения. Структура организации включала Совет министров иностранных дел, Андский парламент, Анд-ский суд и ряд других органов, свидетельствовавших о стремле­нии создать объединение по типу Европейского сообщества.

Более того, в начале десятилетия именно Андская группа стала главным оппонентом США в стремлении перестроить межамериканскую систему, о чем уже говорилось выше, а также инициатором ряда коллективных акций, направленных на ущемление интересов северо-американских сырьевых кор­пораций. Принятое в 1971 г. «решение 24» Комиссии Карта-хенского соглашения существенно ограничило перевод прибы­лей за границу иностранными инвесторами.

Даже проблематика региональной безопасности, являвшая­ся ранее традиционной вотчиной межамериканских форумов, стала выноситься на субрегиональный уровень и рассматри­ваться без участия США. Об этом наглядно свидетельствовал процесс Айакучо. В 1974 г. в г. Айакучо (Перу) лидеры восьми латиноамериканских государств - Аргентины, Боливии, Вене­суэлы, Колумбии, Панамы, Перу, Чили и Эквадора - подпи­сали «Декларацию Айакучо», в которой взяли на себя обяза­тельство создать условия для ограничения гонки вооружений и направления высвободившихся средств на нужды социально-экономического развития.

В условиях, когда реальные внешнеполитические возмож­ности США в регионе оказались существенно ограниченными, а конфликтный потенциал межамериканских отношений резко возрос, центр системы предпринял попытку, не отступая от по­литики скрытой дестабилизации, разрядить обстановку актив­ным внешнеполитическим маневрированием и снижением ре­ального присутствия в регионе. В 1974 г. госсекретарем Г. Кис­синджером был провозглашен «новый диалог» с Латинской Америкой, основанный на зрелом партнерстве. На деле речь шла в общем-то о единственно возможном в тех условиях ма­невре - снижении политического присутствия в регионе за счет сокращения численности дипломатических, торговых и военных миссий, свертывании объемов помощи (если в 1970 г. на долю Латинской Америки приходилось около 70% помощи США иностранным государствам, то в 1985 г. - лишь 22%). В условиях сильно развитых националистических антиамерикан­ских настроений была предпринята попытка свернуть формаль­ное присутствие и проявлять куда большую толерантность к антиимпериалистической риторике, в 70-е годы активно экс плуатировавшейся не только военными режимами Перу, Пана­мы, Боливии (1969-1971 гг.) и Эквадора (1972-1976 гг.), но и правящими элитами Мексики, Аргентины, Венесуэлы.

Следует признать, что этот маневр во многом удался. Наци­онализации собственности американских компаний в 70-е годы практически не было. Более того, несмотря на обострение кон­курентной борьбы за латиноамериканские рынки со стороны западно-европейских государств и Японии, объемы американ­ских инвестиций в регионе неуклонно росли, о чем свидетель­ствуют цифры. За 70-е годы объем американских инвестиций в Латинской Америке утроился. Если в 1970 г. они составляли 13 млрд дол., то в 1980 г. - уже 39,6 млрд долл.

В целом же США продемонстрировали в этот непростой для себя период высокие адаптационные возможности, благо­даря которым неоднократно удавалось снять остроту кризис­ных явлений межамериканских отношений. Однако в этой по­литике практически отсутствовало конструктивное начало. И хотя острота конфликтных ситуаций снималась, межамерикан­ская система стремительно теряла свою дееспособность, по сути, превращаясь в форум диалога между США, с одной сто­роны, и Латино-Карибским* регионом с другой.

Правление администрации демократов во главе с Дж. Кар­тером (1976-1980 гг.) являло собой вторую после политики «новых рубежей» Дж. Кеннеди за послевоенные годы серьез­ную попытку США внести конструктивное начало в межамери­канские отношения, восстановить их лидерство в регионе.

Перестройка латиноамериканского курса началась с ряда крупных внешнеполитических акций администрации Дж. Кар­тера. Речь прежде всего шла о решении проблемы Панамского канала. Администрация Дж. Картера выступила за пересмотр договора о Панамском канале 1903 г., предоставлявшего США право контроля над зоной канала на вечные времена, и за за­ключение нового договора, учитывавшего бы интересы Пана­мы, США и латиноамериканских стран. Несмотря на мощное сопротивление консервативно настроенного американского ис­тэблишмента, правительство демократов предприняло весьма эффектную, а главное результативную попытку устранить из межамериканских отношений один из традиционных объектов противоречий, который стал в XX в. своеобразным символом гегемонии США в регионе. Седьмого сентября 1977 г. прези­дент США Дж. Картер и лидер Панамы генерал О. Торрихос в присутствии глав государств большинства стран Западного по­лушария подписали новые договоры о Панамском канале,

* В 70-е годы в ОАГ вступила большая группа англоговорящих островных карибских государств. В 1990 г. членом ОАГ стала Канада.

сутью которых являлся постепенный демонтаж американского поенного присутствия в зоне канала и передача его под полную юрисдикцию и управление Республики Панама к 31 декабря 1999 года.

Существенные сложности возникли у администрации Дж. Картера с практической реализацией политики «прав чело­века», в особенности в таком близлежащем и геополитически важном районе, как, например, Центральная Америка, где в течение десятилетий политика США находилась в «прокрусто-ном ложе» альянса с репрессивными диктатурами, обеспечи­вавшими столь необходимое «статус-кво». Белый дом неодно­кратно публично критиковал режимы и Центральной Америки, и Южного конуса за нарушения прав человека. Были установ­лены связи с оппозиционными политическими силами в этих странах. В августе 1977 г. Вашингтон ввел эмбарго на поставки современных, технически сложных вооружений военным режи­мам Аргентины, Чили, Уругвая и Парагвая*. В феврале-марте 1977 г. военные режимы Гватемалы и Сальвадора вслед за Ар­гентиной, Уругваем и Бразилией заявили об отказе от амери­канской военной помощи в знак протеста против вмешательст­ва Вашингтона в их внутренние дела.

Не была реализована установка направить развитие собы­тий в Никарагуа в русло плавного и ненасильственного демон­тажа режима А. Сомосы. В тех условиях администрация Дж. Картера сделала максимум возможного в этом направле­нии, активно поддерживая легальную оппозицию, привлекая к посреднической миссии ОАГ, а также правительства Венесуэ­лы, Панамы и Коста-Рики. В частности, в рамках сформиро­ванной из представителей США, Гватемалы и Доминиканской Республики посреднической группы Вашингтон оказал нажим на диктатора с тем, чтобы он ушел в отставку".

Для продвижения ненасильственного варианта урегулирова­ния конфликта в Никарагуа США попытались активно задей­ствовать межамериканскую систему. Выдвинутый ими на Кон­сультативном совещании министров иностранных дел стран-членов ОАГ в Вашингтоне (20-25 июня 1979 г.) план урегули­рования носил комплексный характер и включал прекращение огня, введение эмбарго на поставки оружия в Никарагуа, создание и посылку в страну Межамериканских сил мира, на­правление в Манагуа делегации ОАГ для мониторинга мирного процесса, разработку в рамках этой организации специальной программы гуманитарной помощи населению страны. Не

Эмбарго просуществовало 20 лет и было снято администрацией У. Клин­тона в августе 1997 г.

" Нажим, в частности, выразился в отсрочке займа в 20 млн долл. по линии МВФ.

исключено, что если бы план был принят и, главное, реализован, то это в дальнейшем могло предотвратить регионализацию ни­карагуанского конфликта, имевшую место в 80-е годы, и в целом направить развитие событий в Центральной Америке в иное русло.

Идея «коллективного вмешательства» под эгидой ОАГ во внутренний конфликт в Никарагуа, как и ожидалось, была до­статочно эффектно заблокирована ведущими странами регио­на. Страны-члены Андской группы внесли контрпроект резо­люции, которая наряду с общими пожеланиями ухода Сомосы, создания коалиционного правительства и скорейшего проведе­ния выборов в Никарагуа на первый план выдвигала «скрупу­лезное уважение принципа невмешательства».

То, что в те годы интерпретировалось как крупная победа латиноамериканской дипломатии, не допустившей вмешатель­ства США в конфликт с целью воспрепятствовать победе Сан-динистской революции, представляется корректным лишь от­части. Ведь ситуацию можно представить, в особенности обла­дая знанием того, как развивались события в Центральной Америке в дальнейшем, и иным образом. ОАГ и межамерикан­ская система в целом продемонстрировала свою неспособ­ность, за исключением отстаивания принципа невмешательства и суверенитета, предложить сколь-либо конструктивное реше­ние. Попытка администрации Дж. Картера реанимировать эту организацию, вывести ОАГ за рамки форума-диалога и «пере­тягивания каната» между двумя Америками, вернуть ей изна­чально заложенные в Уставе, но мало реализованные функции гаранта мира и. безопасности в регионе, окончились безрезуль­татно.

В условиях, когда в межамериканских отношениях в 70-е годы резко усилился конфликтный заряд и окрепли центро­бежные тенденции, иной исход вряд ли был возможен. Тем более именно военно-политические аспекты межамериканской системы после короткого периода взлета в 60-е годы первыми вступили в период нарастающего кризиса и распада. Противо­поставить этой тенденции что-то реальное и выдвинуть новую концепцию региональной безопасности администрация Дж. Картера оказалась не в состоянии, тем более что полити­кой «прав человека» она обострила отношения с военными ре­жимами региона. В этих условиях включенное в американский план урегулирования по настоянию советника президента по национальной безопасности 36. Бжезинского создание «меж­американских сил по поддержанию мира» оказалось не просто контрпродуктивно, а сработало как красная тряпка для быка, породив взрыв протеста в Латинской Америке.

Конец 70-х годов охарактеризовался началом фрагментации межамериканской системы. Просуществовав более тридцати лет, она в известном смысле оказалась невостребованной ни Соединенными Штатами, ни Латинской Америкой. Большинтво южно-американских государств вне зависимости от политической ориентации почти однозначно отказались следовать принципам континентальной солидарности и высказались за наполнение системы безопасности экономическим содержанием, а также резкое ограничение военно-политических функций. США, в течение нескольких десятилетий более или менее спешно противостоя именно такому сценарию развития межамериканских отношений, оказались, по сути; в одиночестве и известном смысле сами стали вносить все больший вклад, если не в целенаправленную дезартикуляцию ОАГ и МДВП, о, по крайней мере, в ограничение их реальной дееспособноси. Попытки администрации Дж. Картера вывести межамерианские отношения из тупиковой ситуации были мало результативными. Слишком мощными оказались центробежные силы, которые как бы разрывали систему на отдельные мало-низанные между собой блоки отношений. США все больше замыкались на «карибском кризисном круге». Южно-америанские гиганты - Бразилия и Аргентина - активизировали усилия по созданию Южно-атлантического пакта (САТО)*, что конце 70-х годов, как писал Дж. Чайлд, делало вполне реальным сценарий «выпадения этого блока» из Межамериканского оговора о взаимной помощи. Стремительно нарастал конфликтный потенциал американо-мексиканских отношений.

Вступление межамериканских отношений в фазу глубокого кризиса было многократно усилено очередным витком кон­фронтации «Восток - Запад» и стремлением пришедшей к власти в 1980 г. республиканской администрации Р. Рейгана максимально интегрировать регион в стратегию неоглобализма. Напомним, что латиноамериканской дипломатии в 70-е годы удалось достаточно эффективно «очистить» межамериканскую систему от атрибутики «холодной войны», успешно дистанци­роваться от противоборства сверхдержав и даже порой играть на их противоречиях.

И вот спустя почти полтора десятилетия, в течение которых США пытались адаптироваться к новым латиноамериканским реальностям, и, в первую очередь, к снижению собственного влияния в этом районе мира, новой республиканской администрацией был взят курс на силовое восстановление присутствия и регионе. Возврат к идеологической гармонии и укрепление межамериканских институтов мыслились идеологами «новых

Впервые идея военно-политического блока в Южной Атлантике возникла еще в 1957 г. и в последующие два десятилетия неоднократно «озвучивалась» и Соединенными Штатами, и Аргентиной, однако практически так и осталась нереализованной. правых» через подключение Латинской Америки к очередному витку конфронтации «Восток - Запад», одним из центров ко­торой в начале 80-х годов стали Центральная Америка и Ка­рибский бассейн. В этом была суть «Новой межамериканской политики на 80-е годы», положенной в основу курса админи­страции Р. Рейгана в латиноамериканском регионе.

Ее главным достижением стало превращение центрально­американского конфликта в один из наиболее взрывоопасных и трудно поддающихся урегулированию региональных кон­фликтов послевоенного периода. Не менее значимым оказался и другой результат. Односторонний силовой курс в Централь­ной Америке не только не привел к обновлению межамерикан­ской системы, а имел своим последствием ускоренную утерю ею своей дееспособности. Заложенные в системе функции ми­ротворчества и конфликторазрешения оказались заблокирова­ны политикой ее «центра». Потерпела откровенную неудачу попытка восстановления политической дисциплины через под­ключение ведущих латиноамериканских государств на стороне США не только к центрально-американскому конфлик

Реферат на тему:

«Гонка вооружений во второй половине XX века и попытки её ограничения»

Выполнил: ученик класса 9-2

лицея №1550

Богданович Александр

Руководитель: учитель истории

Жилякова А.В.

Москва, 2010 г.

План

Введение

Гонка вооружений как составляющая холодной войны

Гонка вооружений

Гонка вооружений между СССР и США

Ход гонки вооружений

Разоружение и попытки ограничения гонки вооружений

Первые попытки разоружения

Попытки разоружения после второй мировой войны

Послевоенный меры ограничения гонки вооружений

К концу холодной войны

Договоры и их реализация

Заключение

Словарь терминов

Список используемой литературы

ВВЕДЕНИЕ

Эта работа посвящёна, в основном, гонке вооружений и попыткам ее ограничения. В ней рассказывается об основных событиях противостояния двух сверхдержав в военной сфере. Я выбрал эту тему потому, что мне всегда была интересна история борьбы США

и СССР (России). События "холодной войны" – это самое важное, что происходило в XX-ом веке, а гонка вооружений является ее неотъемлемой частью. В своей работе я хотел бы наиболее полно и чётко изложить все этапы гонки вооружения и попуток ее ограничения. Цель этой работы состоит в том, что бы показать обстановку в мире после Второй мировой войны, во время "холодной войны". Я хотел показать к чему же эта гонка, которая забирала колоссальнейшие ресурсы на протяжении всех пятидесяти лет, привела. США, похоже, выдержала испытание, а вот Россия, в результате смены политического и экономического строя, попала в затяжной кризис.

ГОНКА ВООРУЖЕНИЙ КАК СОСТАВЛЯЮЩАЯ ХОЛОДНОЙ ВОЙНЫ

Холодная война - глобальная геополитическая, экономическая и идеологическая конфронтация между Советским Союзом и его союзниками, с одной стороны, и США и их союзниками - с другой, длившаяся с середины 1940-х до начала 1990-х годов.

Внутренняя логика противостояния требовала от сторон участия в конфликтах и вмешательства в развитие событий в любой части мира. Усилия США и СССР направлялись, прежде всего, на доминирование в военной сфере. С самого начала противостояния развернулся процесс милитаризации двух сверхдержав.

США и СССР создали свои сферы влияния, закрепив их военно-политическими блоками - НАТО и Варшавский договор. Хотя Соединённые Штаты и СССР никогда не вступали в прямое военное противостояние, их соперничество за влияние часто приводило к вспышкам локальных вооружённых конфликтов по всему миру.

Холодная война сопровождалась гонкой обычных и ядерных вооружений, то и дело угрожавшей привести к третьей мировой войне. Наиболее известным из таких случаев, когда мир оказывался на грани катастрофы, стал Карибский кризис 1962 года.

ГОНКА ВООРУЖЕНИЙ ГОНКА ВООРУЖЕНИЙ МЕЖДУ США И СССР

Гонкой вооружений принято называть политическое противостояние двух или нескольких держав (а чаще - целых военных блоков) за превосходство в области вооруженных сил. В ходе такого противостояния каждая из сторон производит огромные запасы оружия, пытаясь установить паритет с противником или обогнать его.

Ракетно-ядерная гонка в рамках противостояния Советского Союза и Соединенных Штатов в период холодной войны. Американский астроном Карл Саган как-то сравнил СССР и США с двумя людьми, стоящими по колено в бензине, один - с тремя спичками, а другой - с пятью. В основном гонка между этими странами заключалась в том, чтобы разработать как можно более совершенные типы ядерного оружия и произвести их как можно в большем количестве. Одним из последствий такой политики становились чрезмерные военные расходы, концентрация передовых технологий преимущественно в оборонных отраслях, гипертрофированный военно-промышленный комплекс.

Советское руководство практически полностью переориентировало командную экономику страны на гонку вооружений с масштабным развертыванием ракет Р-36 в 70-х, чем и добилось преимущества первого ракетно-ядерного удара. Но к концу 80-х гонка вооружений с Соединенными Штатами привела советскую экономику к катастрофе и в конечном итоге к распаду СССР.

Хотя ракетно-ядерная гонка и могла привести к войне между СССР и США, она также стала колоссальным толчком для развития науки и новых технологий, в первую очередь компьютерных, а также аэрокосмических.

ХОД ГОНКИ ВООРУЖЕНИЙ

Начало ее было связано с атомным оружием. Как известно, в 1945 г. США оказались единственной ядерной державой в мире. В ходе войны с Японией они взорвали атомные бомбы над японскими городами Хиросимой и Нагасаки. Стратегическое превосходство привело к тому, что американские военные стали строить различные планы превентивного удара по СССР. Но американская монополия на ядерное оружие сохранялась только четыре года. В 1949 г. СССР провел испытания своей первой атомной бомбы. Это событие стало настоящим потрясением для западного мира и важной вехой “холодной войны”. В ходе дальнейших форсированных разработок в СССР вскоре было создано ядерное, а затем и термоядерное оружие. Воевать стало очень опасно для всех, и чревато очень дурными последствиями. Накопленный за годы “холодной войны” ядерный потенциал был огромен, но гигантские запасы губительного оружия пользы не приносили, а затраты на их производство и хранение росли. Если раньше говорили “мы вас можем уничтожить, а вы нас - нет”, то теперь формулировка изменилась. Стали говорить “вы нас 38 раз уничтожить можете, а мы вас - 64!” Споры бесплодные, особенно, учитывая, что, если бы началась война, и один из противников применил бы ядерное оружие, очень скоро ничего не осталось бы не только от него, но и от всей планеты.

Гонка вооружений нарастала стремительными темпами. Стоило одной из сторон создать какое-либо принципиально новое оружие, как ее противница бросала все силы и ресурсы, чтобы добиться того же. Безумное соревнование затронуло все области военной промышленности. Соревновались везде: в создании новейших систем стрелкового оружия (на советский АКМ США отвечали М-16), в новых конструкциях танков, самолетов, кораблей и подводных лодок, но пожалуй самым драматическим было соревнование в создании ракетной техники. Весь, так называемый, мирный космос в те времена был даже не видимой частью айсберга, а снежной шапкой на видимой части. США обогнали СССР по количеству ядерных вооружений. СССР обогнал США в ракетостроении. СССР первым в мире запустил спутник, а в 1961 году первым отправил в космос человека. Выносить столь наглядное превосходство американцы не могли. В итоге - их высадка на Луну. В этот момент стороны достигли стратегического паритета. Однако это не остановило гонку вооружений. Наоборот, она распространилась на все отрасли, имеющие хоть какое-то отношение к вооружениям. Сюда можно, например, отнести гонку по созданию суперкомпьютеров. Здесь Запад взял безусловный реванш за отставание в области ракетостроения, поскольку по чисто идеологическим причинам СССР прозевал рывок в этой области, приравняв кибернетику заодно с генетикой к “продажным девкам империализма”.

Гонка вооружений коснулась даже образования. После полета Гагарина, США были вынуждены пересмотреть основы системы образования и ввести принципиально новые методы обучения.

Гонка вооружений была впоследствии добровольно приостановлена обеими сторонами. Был заключен ряд договоров, ограничивающих накопление вооружений.

ПЕРВЫЕ ПОПЫТКИ РАЗОРУЖЕНИЯ

Идея разоружения во имя мира неоднократно возникала в истории человечества. Как одно из направлений государственной политики разоружение известно с 19 в. В 20 в., вследствие бурного развития военной техники, его роль многократно возросла. После двух разрушительных мировых войн разоружение стало важнейшим аспектом дипломатической деятельности, направленной на устранение войн. В ядерную эру всеобщее внимание сосредоточено на переговорах по контролю, ограничению и сокращению стратегических ядерных вооружений.

ПОПЫТКИ РАЗОРУЖЕНИЯ ПОСЛЕ ВТОРОЙ МИРОВОЙ ВОЙНЫ

Организация Объединенных наций. В 1945 году взамен Лиги наций по воле и во имя защиты интересов держав-победительниц во Второй мировой войне была создана новая организация - ООН. Пять главных государств антигитлеровской коалиции - США, СССР, Великобритания, Франция и Китай - и шесть других государств (их число возросло до десяти в соответствии с поправкой 1965), избираемых на двухгодичный срок на основании принципа ротации, вошли в состав Совета безопасности, уполномоченного принимать меры по поддержанию мира. Применение силы требует единогласного решения всех пяти постоянных членов Совета безопасности, а также согласия двух из шести (четырех из десяти после 1965) непостоянных членов. Вооруженные силы, выделяемые государствами-участниками, должны поступать в распоряжение Совета безопасности.

ООН стала главным местом проведения переговоров по проблемам разоружения с июня 1946, когда агентством по атомной энергии ООН были предприняты первые усилия, направленные на сокращение ядерных вооружений. Форумы ООН варьировались от закрытых комитетов до международных конференций, созываемых по решению Генеральной ассамблеи. Наиболее эффективную роль сыграл комитет по разоружению ООН, созданный в 1952 и переименованный в комиссию по разоружению в 1989. Первыми его членами стали СССР, США, Великобритания, Франция и Канада; позже к ним присоединились еще сорок государств.

ПОСЛЕВОЕННЫЙ МЕРЫ ОГРАНИЧЕНИЯ ГОНКИ ВООРУЖЕНИЙ

Послевоенные усилия по контролю над ядерными вооружениями можно разделить на пять этапов. Период с 1946 по 1952 был эрой американской ядерной монополии и начала становления советских ядерных сил. В это время отсутствие паритета в вооружениях делало соглашение невозможным. С 1953 по 1960 оба государства совершили рывок в ядерной технологии и делали безуспешные попытки установить контроль над гонкой вооружений. В период с 1961 по 1967 появилось несколько частичных соглашений, большинство которых было заключено после советско-американского противостояния на грани ядерной войны в ходе Карибского кризиса 1962. В течение двух последующих десятилетий, когда сверхдержавы поддерживали приблизительный паритет, они вели длительные и сложные переговоры, в частности, по ограничению стратегических наступательных вооружений(ОСВ).

Многие предложения по разоружению не были приняты из-за вопроса об инспекциях для проверки выполнения соглашений. США настаивали на том, что для проверки представители одной сверхдержавы должны инспектировать территорию другой. СССР отклонял эти предложения, называя их вмешательством в свои внутренние дела. Когда же в 1955 на Женевском саммите президент Д.Эйзенхауэр изложил предложение об "открытом небе", включающем обмен военными картами и разрешение полетов разведывательных самолетов одного государства над территорией другого, советский лидер Н.С.Хрущев отклонил его, назвав попыткой легализации шпионажа.

Решение проблемы проверки было найдено после полета U-2 над советской территорией 1 мая 1960. Самолет Пауэрса был сбит, а сам он захвачен; результатом стало прекращение полетов и отмена декабрьского саммита в Париже, на котором должны были присутствовать Хрущев, Эйзенхауэр, Ш. де Голль и Г.Макмиллан. Эти четверо, однако, провели неофициальную встречу. Все согласились с предложенным Хрущевым делением на национальное воздушное пространство и на международное космическое пространство.

Достижения. По окончании Карибского кризиса 1962 СССР и США при участии Великобритании быстро пришли к первому значительному соглашению - Договору о запрещении испытаний ядерного оружия 1963 в атмосфере, космическом пространстве и под водой. Большинство стран мира позднее присоединилось к этому соглашению. Сложный вопрос инспекций на объектах был обойден, так как договор затрагивал ограничение проведения испытаний только в тех средах, которые довольно легко проконтролировать, обходясь без инспекций. Последовавшие попытки прекратить и подземные испытания провалились отчасти из-за того, что и советская, и американская военные доктрины рассматривали эти испытания как жизненно важное условие развития ядерных вооружений.

Во время кубинского кризиса возникла и "горячая линия" между Москвой и Вашингтоном для экстренной связи.

Соглашение 1973 между США и СССР предусматривало срочное проведение консультаций друг с другом в случае возникновения конфликта, чреватого применением ядерного оружия.

Договор о запрещении испытаний по сути дела прекратил существовавшую практику; другими договорами устанавливались локальные безъядерные зоны. По Договору об Антарктике 1959 было запрещено размещение военных баз и проведение испытаний ядерного оружия близ Южного полюса; он был подписан и государствами, имеющими территориальные претензии в этом регионе. Договор о космосе, подписанный в 1967 93 странами, запрещает развертывание на небесных телах, таких, как Луна, вооружений и военных установок, а также вывод на орбиту объектов, несущих оружие массового поражения. Договор о морском дне, который в год появления (1971) подписало 91 государство, запрещает размещение оружия массового поражения на морском дне за пределами двенадцатимильной прибрежной зоны. Конвенция 1977 запретила изменение условий окружающей среды в военных целях. Договор 1963 о запрещении ядерного оружия в Латинской Америке сделал эту территорию безъядерной зоной.

Важный шаг по предотвращению распространения ядерного оружия был сделан, когда в 1967 СССР и США представили Комиссии ООН по разоружению проект Договора о нераспространении ядерного оружия, по которому державы, обладающие ядерными вооружениями, обязывались не передавать их странам, такими вооружениями не располагающим, а последние обязывались их не приобретать и не производить. После одобрения Генеральной ассамблеей ООН договор был подписан СССР, США, Великобританией и еще 95 государствами и вступил в силу в 1970.

Многие неядерные страны критиковали СССР и США за то, что они не сделали практически ничего, чтобы реализовать обещания, данные ими при подписании Договора о нераспространении ядерного оружия, и попытаться прийти к соглашению о мерах по прекращению гонки вооружений в кратчайшие сроки, а также разработать и подписать договор о всеобщем и полном разоружении. Утверждалось также, что ядерные державы создали эксклюзивный "клуб", главной задачей которого являлось недопущение в него других стран.

Переговоры по ОСВ, хотя они и затрагивали самую суть проблемы ядерных вооружений, являлись лишь одной стороной отношений между СССР и США. В свою бытность госсекретарем США Г.Киссинджер проводил политику, направленную, по его словам, "на построение сети позитивных отношений" между СССР и США в таких невоенных сферах, как торговый, культурный и научный обмен, который создал бы такие взаимозависимости, что напряжение из-за частных проблем вооружения не смогло бы изменить существующих отношений. Потепление американо-советских отношений получило название "разрядки".

К КОНЦУ ХОЛОДНОЙ ВОЙНЫ

Конец холодной войны. В 1980 президентом США был избран Р.Рейган. Это было время, когда гонка вооружений достигла апогея в виде сверхамбициозной "Стратегической оборонной инициативы" (СОИ). Чрезмерно высокая стоимость СОИ и ответных мер СССР угрожала банкротством обеим сверхдержавам и вскоре стала главным фактором, сдерживающим гонку вооружений. В 1985 Р.Рейган и М.С.Горбачев на встрече в Женеве признали необходимость ядерного разоружения. Начались серьезные переговоры. В Рейкьявике (Исландия) в 1986 советская сторона сделала предложение о полном уничтожении всех ядерных вооружений в течение десяти лет и об отказе от попыток создать систему стратегической обороны. Американская сторона отвергла это предложение, поскольку Рейган не был готов пойти на какие-либо уступки по успешно осуществляемой программе СОИ. В декабре 1988 на Генеральной ассамблее ООН Горбачев внезапно объявил об одностороннем сокращении советских вооруженных сил на 500 тыс. человек, 10 тыс. танков, 8500 орудий и 800 боевых самолетов в течение следующих двух лет. Заявление Горбачева явилось значительным шагом вперед в деле разоружения.

Холодная война и вместе с ней соперничество сверхдержав прекратились в декабре 1991 с распадом Советского Союза. Большая часть оружия оказалась в руках новой независимой России. Усилия в области разоружения теперь были обращены не на ограничение двух огромных ядерных арсеналов, а на их сокращение.

Одним из последствий прекращения холодной войны было распространение переговоров о разоружении с американо-советского диалога на различные региональные форумы. Главным предметом беспокойства стала опасность распространения ядерного оружия. Эта проблема уже была затронута в Договоре о нераспространении, подписанном в 1968 и вступившем в силу на 25 лет в 1970.

Осуществление соглашений. Обычно переговоры считаются самой трудоемкой и требующей много времени частью процесса разоружения. И действительно, на ведение переговоров и подготовку договоров требуются годы упорного труда и взаимных уступок. Например, второй Договор о сокращении наступательных вооружений (СНВ-2) был подписан в 1993, но ратифицирован Сенатом США лишь в январе 1996. Российский парламент не ратифицировал его и в 1999.

В некоторых случаях осуществление соглашения может быть предметом дополнительных переговоров и вспомогательных международных соглашений. Это относится, например, к Договору о нераспространении ядерного оружия, который требует от подписавших его неядерных государств заключить с Международным агентством по атомной энергии (МАГАТЭ) соглашения о гарантиях консультаций, наблюдения и контроля за выполнением обязательств по этому договору.

Сокращение вооружений требует значительных ресурсов, как людских, так и финансовых. Вопреки ожиданиям, окончание холодной войны и прекращение гонки вооружений не принесло бюджетной экономии ни США, ни России.

Ни один договор по разоружению не может быть выполнен без систематического наблюдения за выполнением партнерами обязательств и без должным образом осуществляемых принудительных мер контроля. Нарушение договора обычно требует применения санкций. Такие санкции должны соответствовать нарушениям и поэтому могут потребовать дополнительных переговоров и законодательных процедур.

ДОГОВОРЫ И ИХ РЕАЛИЗАЦИЯ

Большинство переговоров о контроле над ядерными вооружениями были нацелены не на сокращение существующих арсеналов, а на ограничение их качественного и количественного роста в будущем.

Договор о нераспространении. Договор о нераспространении ядерного оружия (ДНЯО), вступивший в силу в 1970, содержал положение о проведении новых переговоров через 25 лет. В 1995 участники договора согласились продлить его действие на неопределенный срок. Главная цель этого договора - предотвратить приобретение ядерного оружия неядерными государствами.

Договор обязывает ядерные державы не помогать другим государствам получать или производить ядерное оружие. Он также поощряет сотрудничество в мирном использовании атомной энергии и проведении мер контроля, направленных на ограничение ядерных вооружений. В отношении ряда стран, не подписавших договор (Израиль, ЮАР, Индия, Пакистан) было известно или предполагалось, что они обладают ядерным оружием. Индия взорвала в 1974 ядерное устройство, но утверждала, что это эксперимент в рамках программы мирного использования атомной энергии. В 1998 стало очевидно, что и Индия и Пакистан располагают ядерным оружием; выяснилось, что внушительным ядерным потенциалом располагает и Израиль. В 1992 ЮАР заявила, что имела шесть единиц ядерного оружия, но уничтожила их; затем она ратифицировала Договор о нераспространении. Имеются сильные подозрения, что КНДР, подписавшая договор, на самом деле имеет ядерное оружие. В середине 1990-х годов появилась новая потенциальная опасность в связи с контрабандным вывозом высокообогащенного урана из России и ненадежностью контроля над ее ядерном арсеналом.

Договор о полном запрещении испытаний ядерного оружия. В мае 1996 представители почти 60 стран собрались в Женеве для подготовки Договора о всеобъемлющем запрещении ядерных испытаний (ДВЗЯИ). США, Великобритания и Россия выступили за такой договор, а Франция и Китай поддержали его с оговорками.

Договоры о СНВ. Первый договор о сокращении стратегических наступательных вооружений (СНВ-1) был подписан в июле 1991 представителями США и СССР. По этому договору США и СССР согласились сократить свои запасы ядерного оружия стратегического назначения приблизительно на 30%. В мае 1992, после распада Советского Союза, США подписали Лиссабонский протокол с бывшими советскими союзными республиками, имевшими ядерное оружие (Россия, Украина, Белоруссия и Казахстан), по которому все стороны согласились соблюдать договор. СНВ-1 вступил в силу в декабре 1995.

В январе 1993 представители США и России подписали договор о СНВ-2. По этому договору все ядерное оружие должно быть выведено с территорий Украины, Белоруссии и Казахстана, а США и Россия должны сократить в течение семи лет свои ядерные арсеналы до 3500 боезарядов у каждой стороны. Главными целями договора о СНВ-2 являются ликвидация ракет с многозарядными боеголовками и сокращение числа ракет на подводных лодках. В 1997 все ядерные боеголовки, размещавшиеся ранее на Украине, в Белоруссии и Казахстане, были вывезены в Россию, а США приняли меры по сокращению своего арсенала межконтинентальных баллистических ракет (МБР) и закрыли половину стратегических ракетных баз. Ввиду политических и финансовых трудностей российский ядерный арсенал в 1996 все еще состоял из 6650 стратегических и от 18 000 до 20 000 тактических ядерных боезарядов.

Обычные вооруженные силы в Европе. В ноябре 1992 вступил в силу Договор об обычных вооруженных силах в Европе. Первоначальной задачей договора было устранение угрозы внезапного нападения через линию раздела блоков НАТО и ОВД во время холодной войны. После распада СССР договор стал интерпретироваться как дающий России больше гибкости в пределах ее собственной европейской территории, сократившейся после 1991.

Биологическое и химическое оружие. В 1972 представителями США и СССР была подписана Конвенция о биологическом оружии, вступившая в силу в 1975. Участникам Конвенции запрещено "разрабатывать, производить, накапливать или приобретать биологические вещества и токсины" в военных целях. Участники также обязывались уничтожить свои запасы биологического оружия и оборудование для его производства. К Конвенции отказался присоединиться Китай.

Как США, так и СССР подписали двустороннее и многостороннее соглашения по химическому оружию в 1989 и 1990. По этим соглашениям обе стороны (с 1991 - США и Россия) должны были начать уничтожение химического оружия к концу 1992 и закончить его в 2002.

К концу 1997 сто стран ратифицировали Конвенцию о запрещении химического оружия (для ее вступления в силу требовалась ратификация 65 странами). "Открытое небо". Договор об "открытом небе" был подписан представителями 27 государств в марте 1992. Он предусматривает, главным образом для создания атмосферы доверия, свободу пролета над территорией каждого из участников договора невооруженными самолетами-разведчиками других стран-участников.

Противопехотные мины. На конференциях по разоружению вопрос о противопехотных минах в течение долгого времени был второстепенным или не возникал вообще. Однако от мин людей погибло больше, чем от ядерного, биологического и химического видов оружия вместе взятых. Привлечение внимания мирового сообщества к решению этой проблемы было вызвано неимоверным умножением числа необнаруженных противопехотных мин.

США противились ограничению использования этого оружия, которое они считают "оборонительным", хотя и неизбирательного действия. В середине 1990-х годов военное руководство в различных странах пришло к мнению, что мины мало что дают с военной точки зрения. Правительство США также пересмотрело свою политику, приняв некоторые меры, включающие "самоуничтожение" и "самонейтрализацию" мин. В 1996 правительства 31 страны выступили с призывом о полном запрете мин, и 13 стран запретили их в одностороннем порядке. В сентябре 1997 по инициативе канадского правительства в Осло была созвана международная конференция по запрещению противопехотных мин, на которой делегаты 81 страны присоединились к договору. Правительство США отказалось его подписать, ссылаясь на необходимость минирования вдоль линии перемирия в Корее. Среди других стран, не подписавших договор, - Китай, Россия, Индия, Пакистан, Иран и Ирак.

Выполнение договоров и меры по их выполнению. Соблюдение обязательств является важным условием выполнения договоров по разоружению. Если обязательства соблюдаются пунктуально, то обычно проблем не возникает. Но правительство может попытаться извлечь военное преимущество из несоблюдения условий договора, что может быть обнаружено только путем проверки. В этом случае начинаются настоящие политические трудности.

С окончанием холодной войны уменьшение степени секретности в отношении военной деятельности и военных объектов, а также потепление отношений между бывшими соперниками сделали проверку более простым делом. Тем не менее инспекции ООН в Ираке после 1991 и в 1998 показали, насколько трудным и дорогостоящим может быть этот процесс.

После того как нарушение установлено, необходимо принять меры для обеспечения выполнения обязательств по договору. Помимо прямого военного вмешательства, принуждение может быть достигнуто путем переговоров или экономических санкций. Эффективной формой санкций является эмбарго на поставки оружия, хотя эффективность ограничивается поставками частных лиц и организаций, которые трудно контролировать.

ПРИЛОЖЕНИЕ"ЧЕТЫРНАДЦАТЬ ПУНКТОВ" ВИЛЬСОНА Условия мира, изложенные президентом США Вудро Вильсоном в послании конгрессу 8 января 1918 г.

"В этой войне, мы не требуем чего-либо особого для себя. Мы требуем, чтобы в мире можно было жить и жить в безопасности; и в особенности, чтобы мир стал безопасным для каждой миролюбивой нации, которая подобно нашей хотела бы вести свой образ жизни, устанавливать собственные институты, быть уверенной в справедливости и честности со стороны других народов мира, не допускающих применения силы и агрессии". Программа, предложенная Вильсоном предусматривала:

1) открытые мирные договоры;

2) "свободу морей" - абсолютную свободу судоходства;

3) "свободу торговли" - устранение таможенных барьеров;

4) установление гарантий, обеспечивающих сокращение вооружений;

5) свободное, откровенное и беспристрастное урегулирование колониальных вопросов;

6) освобождение Германией всех оккупированных ею русских территорий, предоставление России беспрепятственной возможности определить свое политическое развитие и свою национальную политику, вступление ее в "сообщество свободных наций" и оказание ей там "радушного приема";

7) освобождение и восстановление Бельгии;

8) возвращение Эльзас-Лотарингии Франции, очищение и восстановление ее (Франции) оккупированных районов;

9) исправление границ Италии в соответствии с ясно выраженным национальным признаком;

10) предоставление народам Австро-Венгрии автономии;

11) освобождение Германией оккупированных территорий Румынии, Сербии и Черногории, предоставление Сербии выхода к морю;

12) самостоятельное существование турецких и автономия инонациональных частей Оттоманской империи;

13) создание независимого польского государства;

14) образование общего союза наций в целях предоставления "взаимных гарантий политической независимости и территориальной целостности, - равно большим и малым государствам".

В феврале 1918 Вильсон дополнил эти пункты "четырьмя принципами", а позднее - еще "четырьмя уточнениями", и повторял их в различных вариантах в целом ряде речей.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Мне понравилась эта тема, так как в ходе подбора материала я изучил часть истории свой страны, которая внесла огромный вклад в развитие всего мира. Также я узнал, что именно гонка вооружений стала колоссальным толчком для развития науки и новых технологий в XX веке. Были приняты договоры, которые исполняются практически всеми странами мира до сих пор.

Естественно, с окончанием "холодной войны" примирение между лидерами блоков, воевавших в войне, произошло не по всем аспектам. Россия по- прежнему очень сильная (в военном плане) держава. И во многом из-за этого мы остаёмся изгоями в мировом сообществе. К нам не хотят относиться дружелюбно, постоянно ставят палки в колёса при хорошей мине. Иногда даже возникает такое чувство, что вся планета спит и видит Россию в руинах, ведь мы вечно лезли в чьи-то дела, на удивление Западу, смогли во времена

Петра I превратиться из варварской страны в высокоразвитую империю. Но, в основном, сейчас уже в мире действуют демократические отношения между странами.

СПИСОК ИСПОЛЬЗУЕМОЙ ЛИТЕРАТУРЫ

1. Данилов А.А. ИСТОРИЯ РОССИИ XX – начало XXI века. М. 2009;

2. Полуян В.В. Гонка вооружений.//www .ru. wikipedia.org

3. Разоруженик.//www. slovari.yandex.ru

СЛОВАРЬ ТЕРМИНОВ

Организация Североатлантического договора , НАТО , Североатлантический Альянс (англ. North Atlantic Treaty Organization, NATO - военно-политический блок. Появился 4 апреля 1949 года в США. Тогда государствами-членами НАТО стали США, Канада, Исландия, Великобритания, Франция, Бельгия, Нидерланды, Люксембург, Норвегия, Дания, Италия и Португалия. Это «трансатлантический форум» для проведения странами-союзниками консультаций по любым вопросам, затрагивающим жизненно важные интересы его членов, включая события, способные поставить под угрозу их безопасность; обеспечивает сдерживание любой формы агрессии в отношении территории любого государства-члена НАТО или защиту от неё.

Варшавский договор (Договор о дружбе, сотрудничестве и взаимной помощи) от 14 мая 1955 года - документ, оформивший создание военного союза европейских социалистических государств при ведущей роли Советского Союза - Организации Варшавского договора (ОВД ). Заключение договора явилось ответной мерой на присоединение Федеративной Республики Германии к НАТО. Договор подписан Албанией, Болгарией, Венгрией, ГДР, Польшей, Румынией, СССР и Чехословакией 14 мая 1955 года на Варшавском совещании европейских государств по обеспечению мира и безопасности в Европе. Договор вступил в силу 5 июня 1955 года. 26 апреля 1985 года, ввиду истечения срока действия, был продлён на 20 лет. В связи с преобразованиями в СССР и других странах Центральной и Восточной Европы в феврале 1990 государства-участники ОВД упразднили её военные структуры, а 1 июля 1991 подписали Протокол о полном прекращении действия Договора.

Разоружение - сокращение средств ведения войны, которыми обладают государства. Меры по разоружению, принимаемые государствами, могут включать в себя как межгосударственные соглашения, так и односторонние акции; это могут быть относительно простые договоренности, затрагивающие ограниченные территории, или детально разработанные формулы, направленные на демилитаризацию всего земного шара.

Апогей - высшая точка, расцвет чего-либо

Превентивная война (-ый удара) – война, которую начинают считая, что будущий конфликт неизбежен, и основная цель которой - предотвратить агрессивные действия со стороны противника.

Вое́нная доктри́на - декларация о политике государства в области военной безопасности. Это система официальных взглядов и положений, устанавливающая направление военного строительства, подготовки государства и вооружённых сил к войне, способы и формы её ведения.

Ратификация - процесс придания юридической силы документу путем утверждения его соответствующим органом каждой из сторон. До ратификации такой документ, как правило, не имеет юридической силы и не обязателен для нератифицировавшей стороны.

Эмбарго на поставки оружия - запрет на импорт или экспорт оружия.

СБСЕ - крупнейшая в мире региональная организация, занимающаяся вопросами безопасности.

ОСВ - серия двусторонних переговоров между СССР и США по вопросу о контроле вооружений. Было проведено два раунда переговоров и подписано два договора.

Стратегическая оборонная инициатива (СОИ) - объявленная президентом США Рональдом Рейганом 23 марта 1983 года долгосрочная программа научно-исследовательских и опытно-конструкторских работ, основной целью которой являлось создание научно-технического отдела для разработки широкомасштабной системы противоракетной обороны (ПРО) с элементами космического базирования, исключающей или ограничивающей возможное поражение наземных и морских целей из космоса. Программа выглядела настолько фантастической по своим целям и методам их достижения, что средства массовой информации окрестили её программой «Звёздных войн».

Репетиторство

Нужна помощь по изучению какой-либы темы?

Наши специалисты проконсультируют или окажут репетиторские услуги по интересующей вас тематике.
Отправь заявку с указанием темы прямо сейчас, чтобы узнать о возможности получения консультации.