II. Общественный быт литовцев по древнейшим известиям Данные археологии о местожительстве литовцев. Известие Тацита об эстиях и их быте: вопрос о народности эстиев. Судины и галинды Птоломея. Готское влияние на Литву. Успехи литовской общественности к концу X в. по

III. РОДО-ПЛЕМЕННОЙ И ОБЩИННО-ПЛЕМЕННОЙ ПЕРИОДЫ

Племена стали формироваться в бронзовом веке на основе племён культуры шнуровой керамики. В I веке до н. э. и в первой половине I века н. э. будущий ареал литвы был частью обширной территории культуры штрихованной керамики , оставленной одним из древних племенных образований балтов. Ряд исследователей отмечают движение населения в западной части ареала в IV веке н. э. , укреплённые поселения этой культуры прекращают своё существование (гибнут в огне пожарищ).

В археологии принято считать, что литве принадлежали так называемые восточно-литовские курганы , для которых характерны погребения с лошадьми. Во второй половине I века н. э. с развитием земледелия и скотоводства и ремёсел племенные союзы разрушились, им на смену пришли территориальные общины.

Территория литвы отчетливо выделяется среди соседних балтских племен. В неё входят такие исторические литовские территории, как Дзукия , Аукштайтия и, отчасти, Судавия (Ятвягия), а также часть северо-западной территории Белоруссии (Чёрная Русь). Основной территорией расселения племени был бассейн Вилии (Нярис) с её правыми притоками Швентойей , Жейменой . В нижнем течении Няриса (Вилии) и на правобережье Швянтойи литва соседствовала с аукштайтами . Северо-западными соседями литвы были жемайты и земгалы , на севере - латгалы , их рубеж примерно соответствовал современной границе между Литвой и Латвией .

На востоке ареал литвы достигал верховьев Дисны (левого притока Западной Двины), оз. Нарочь , верхнего течения р. Вилии (Нярис). Здесь литва соприкасалась со славянскими кривичами . Далее на юге граница расселения литвы , охватывая бассейн Меркиса , достигала Немана и поднималась по его течению до низовьев Няриса (Вилии) . Южными и юго-западными соседями были ятвяжские племена , на чьи восточные окраины все чаще проникали представители восточно-славянских племен .

Литва в исторических источниках

Первое упоминание о Литве сохранилось в Кведлинбургских анналах под 1009 годом , когда миссионер Брунон Бонифаций был убит на границе Руси и Литвы:

Въ лЂто 6721 . Въ Петрово говение изъехаша Литва безбожная Пльсковъ и пожгоша: пльсковици бо бяху въ то время изгнали князя Володимира от себе, а пльсковици бяху на озЂрЂ; и много створиша зла и отъидоша.

О литвинах (Lethones , Litowini ) Генрих Латыш впервые упомянул в Хронике в связи с событиями февраля 1185 года, когда

Ещё в XIV веке сформировалась легендарная версия происхождения литовцев и Литвы. По версии краковского каноника Яна Длугоша , литовцы произошли если не от римлян, то от италиков, из Италии переселившихся в северную страну. После окончательного присоединения Жемайтии к Литве (Мельнский мир 1422 года) версия Длугоша была использована Гаштольдами и развита в легендарных Хрониках :

« А в то время, где Кернус правил, на Завилейской стороне люди его за Вилией осели и играли на трубах дубасных. И прозвал тот Кернос берег языком своим римским, по латыни Litus, где себя люди множат, а трубы, что на них играют, tuba, и дал имя тем людям своим на латыни, сложив берег с трубой, Listubania. А простые люди не умели говорить по-латински и начали называть просто Литвою. И с того времени начал себя звать народ Литовским и множиться от Жомойтии».

В этих Хрониках было подчёркнуто значение Новогрудка , которым в первой половине XVI века управляли Гаштольды, заинтересованные в прославлении своего рода.

Части или вариации этих легенд нашли отражение в трудах Мацея Стрыйковского , В. Н. Татищева , М. В. Ломоносова и получили развитие у последующих историографов.

Напишите отзыв о статье "Литва (племена)"

Примечания

2. // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). - СПб. , 1890-1907.
13. Alfredas Bumblauskas. . - Процитировано 2011-09-14
14. Генрих Латыш. Хроника Ливонии. I, 5

Ссылки

Отрывок, характеризующий Литва (племена)

Бенигсен от Горок спустился по большой дороге к мосту, на который Пьеру указывал офицер с кургана как на центр позиции и у которого на берегу лежали ряды скошенной, пахнувшей сеном травы. Через мост они проехали в село Бородино, оттуда повернули влево и мимо огромного количества войск и пушек выехали к высокому кургану, на котором копали землю ополченцы. Это был редут, еще не имевший названия, потом получивший название редута Раевского, или курганной батареи.
Пьер не обратил особенного внимания на этот редут. Он не знал, что это место будет для него памятнее всех мест Бородинского поля. Потом они поехали через овраг к Семеновскому, в котором солдаты растаскивали последние бревна изб и овинов. Потом под гору и на гору они проехали вперед через поломанную, выбитую, как градом, рожь, по вновь проложенной артиллерией по колчам пашни дороге на флеши [род укрепления. (Примеч. Л.Н. Толстого.) ], тоже тогда еще копаемые.
Бенигсен остановился на флешах и стал смотреть вперед на (бывший еще вчера нашим) Шевардинский редут, на котором виднелось несколько всадников. Офицеры говорили, что там был Наполеон или Мюрат. И все жадно смотрели на эту кучку всадников. Пьер тоже смотрел туда, стараясь угадать, который из этих чуть видневшихся людей был Наполеон. Наконец всадники съехали с кургана и скрылись.
Бенигсен обратился к подошедшему к нему генералу и стал пояснять все положение наших войск. Пьер слушал слова Бенигсена, напрягая все свои умственные силы к тому, чтоб понять сущность предстоящего сражения, но с огорчением чувствовал, что умственные способности его для этого были недостаточны. Он ничего не понимал. Бенигсен перестал говорить, и заметив фигуру прислушивавшегося Пьера, сказал вдруг, обращаясь к нему:
– Вам, я думаю, неинтересно?
– Ах, напротив, очень интересно, – повторил Пьер не совсем правдиво.
С флеш они поехали еще левее дорогою, вьющеюся по частому, невысокому березовому лесу. В середине этого
леса выскочил перед ними на дорогу коричневый с белыми ногами заяц и, испуганный топотом большого количества лошадей, так растерялся, что долго прыгал по дороге впереди их, возбуждая общее внимание и смех, и, только когда в несколько голосов крикнули на него, бросился в сторону и скрылся в чаще. Проехав версты две по лесу, они выехали на поляну, на которой стояли войска корпуса Тучкова, долженствовавшего защищать левый фланг.
Здесь, на крайнем левом фланге, Бенигсен много и горячо говорил и сделал, как казалось Пьеру, важное в военном отношении распоряжение. Впереди расположения войск Тучкова находилось возвышение. Это возвышение не было занято войсками. Бенигсен громко критиковал эту ошибку, говоря, что было безумно оставить незанятою командующую местностью высоту и поставить войска под нею. Некоторые генералы выражали то же мнение. Один в особенности с воинской горячностью говорил о том, что их поставили тут на убой. Бенигсен приказал своим именем передвинуть войска на высоту.
Распоряжение это на левом фланге еще более заставило Пьера усумниться в его способности понять военное дело. Слушая Бенигсена и генералов, осуждавших положение войск под горою, Пьер вполне понимал их и разделял их мнение; но именно вследствие этого он не мог понять, каким образом мог тот, кто поставил их тут под горою, сделать такую очевидную и грубую ошибку.
Пьер не знал того, что войска эти были поставлены не для защиты позиции, как думал Бенигсен, а были поставлены в скрытое место для засады, то есть для того, чтобы быть незамеченными и вдруг ударить на подвигавшегося неприятеля. Бенигсен не знал этого и передвинул войска вперед по особенным соображениям, не сказав об этом главнокомандующему.

Князь Андрей в этот ясный августовский вечер 25 го числа лежал, облокотившись на руку, в разломанном сарае деревни Князькова, на краю расположения своего полка. В отверстие сломанной стены он смотрел на шедшую вдоль по забору полосу тридцатилетних берез с обрубленными нижними сучьями, на пашню с разбитыми на ней копнами овса и на кустарник, по которому виднелись дымы костров – солдатских кухонь.
Как ни тесна и никому не нужна и ни тяжка теперь казалась князю Андрею его жизнь, он так же, как и семь лет тому назад в Аустерлице накануне сражения, чувствовал себя взволнованным и раздраженным.
Приказания на завтрашнее сражение были отданы и получены им. Делать ему было больше нечего. Но мысли самые простые, ясные и потому страшные мысли не оставляли его в покое. Он знал, что завтрашнее сражение должно было быть самое страшное изо всех тех, в которых он участвовал, и возможность смерти в первый раз в его жизни, без всякого отношения к житейскому, без соображений о том, как она подействует на других, а только по отношению к нему самому, к его душе, с живостью, почти с достоверностью, просто и ужасно, представилась ему. И с высоты этого представления все, что прежде мучило и занимало его, вдруг осветилось холодным белым светом, без теней, без перспективы, без различия очертаний. Вся жизнь представилась ему волшебным фонарем, в который он долго смотрел сквозь стекло и при искусственном освещении. Теперь он увидал вдруг, без стекла, при ярком дневном свете, эти дурно намалеванные картины. «Да, да, вот они те волновавшие и восхищавшие и мучившие меня ложные образы, – говорил он себе, перебирая в своем воображении главные картины своего волшебного фонаря жизни, глядя теперь на них при этом холодном белом свете дня – ясной мысли о смерти. – Вот они, эти грубо намалеванные фигуры, которые представлялись чем то прекрасным и таинственным. Слава, общественное благо, любовь к женщине, самое отечество – как велики казались мне эти картины, какого глубокого смысла казались они исполненными! И все это так просто, бледно и грубо при холодном белом свете того утра, которое, я чувствую, поднимается для меня». Три главные горя его жизни в особенности останавливали его внимание. Его любовь к женщине, смерть его отца и французское нашествие, захватившее половину России. «Любовь!.. Эта девочка, мне казавшаяся преисполненною таинственных сил. Как же я любил ее! я делал поэтические планы о любви, о счастии с нею. О милый мальчик! – с злостью вслух проговорил он. – Как же! я верил в какую то идеальную любовь, которая должна была мне сохранить ее верность за целый год моего отсутствия! Как нежный голубок басни, она должна была зачахнуть в разлуке со мной. А все это гораздо проще… Все это ужасно просто, гадко!
Отец тоже строил в Лысых Горах и думал, что это его место, его земля, его воздух, его мужики; а пришел Наполеон и, не зная об его существовании, как щепку с дороги, столкнул его, и развалились его Лысые Горы и вся его жизнь. А княжна Марья говорит, что это испытание, посланное свыше. Для чего же испытание, когда его уже нет и не будет? никогда больше не будет! Его нет! Так кому же это испытание? Отечество, погибель Москвы! А завтра меня убьет – и не француз даже, а свой, как вчера разрядил солдат ружье около моего уха, и придут французы, возьмут меня за ноги и за голову и швырнут в яму, чтоб я не вонял им под носом, и сложатся новые условия жизни, которые будут также привычны для других, и я не буду знать про них, и меня не будет».
Он поглядел на полосу берез с их неподвижной желтизной, зеленью и белой корой, блестящих на солнце. «Умереть, чтобы меня убили завтра, чтобы меня не было… чтобы все это было, а меня бы не было». Он живо представил себе отсутствие себя в этой жизни. И эти березы с их светом и тенью, и эти курчавые облака, и этот дым костров – все вокруг преобразилось для него и показалось чем то страшным и угрожающим. Мороз пробежал по его спине. Быстро встав, он вышел из сарая и стал ходить.
За сараем послышались голоса.
– Кто там? – окликнул князь Андрей.
Красноносый капитан Тимохин, бывший ротный командир Долохова, теперь, за убылью офицеров, батальонный командир, робко вошел в сарай. За ним вошли адъютант и казначей полка.
Князь Андрей поспешно встал, выслушал то, что по службе имели передать ему офицеры, передал им еще некоторые приказания и сбирался отпустить их, когда из за сарая послышался знакомый, пришепетывающий голос.
– Que diable! [Черт возьми!] – сказал голос человека, стукнувшегося обо что то.
Князь Андрей, выглянув из сарая, увидал подходящего к нему Пьера, который споткнулся на лежавшую жердь и чуть не упал. Князю Андрею вообще неприятно было видеть людей из своего мира, в особенности же Пьера, который напоминал ему все те тяжелые минуты, которые он пережил в последний приезд в Москву.
– А, вот как! – сказал он. – Какими судьбами? Вот не ждал.
В то время как он говорил это, в глазах его и выражении всего лица было больше чем сухость – была враждебность, которую тотчас же заметил Пьер. Он подходил к сараю в самом оживленном состоянии духа, но, увидав выражение лица князя Андрея, он почувствовал себя стесненным и неловким.
– Я приехал… так… знаете… приехал… мне интересно, – сказал Пьер, уже столько раз в этот день бессмысленно повторявший это слово «интересно». – Я хотел видеть сражение.
– Да, да, а братья масоны что говорят о войне? Как предотвратить ее? – сказал князь Андрей насмешливо. – Ну что Москва? Что мои? Приехали ли наконец в Москву? – спросил он серьезно.
– Приехали. Жюли Друбецкая говорила мне. Я поехал к ним и не застал. Они уехали в подмосковную.

Офицеры хотели откланяться, но князь Андрей, как будто не желая оставаться с глазу на глаз с своим другом, предложил им посидеть и напиться чаю. Подали скамейки и чай. Офицеры не без удивления смотрели на толстую, громадную фигуру Пьера и слушали его рассказы о Москве и о расположении наших войск, которые ему удалось объездить. Князь Андрей молчал, и лицо его так было неприятно, что Пьер обращался более к добродушному батальонному командиру Тимохину, чем к Болконскому.
– Так ты понял все расположение войск? – перебил его князь Андрей.
– Да, то есть как? – сказал Пьер. – Как невоенный человек, я не могу сказать, чтобы вполне, но все таки понял общее расположение.
– Eh bien, vous etes plus avance que qui cela soit, [Ну, так ты больше знаешь, чем кто бы то ни было.] – сказал князь Андрей.
– A! – сказал Пьер с недоуменьем, через очки глядя на князя Андрея. – Ну, как вы скажете насчет назначения Кутузова? – сказал он.
– Я очень рад был этому назначению, вот все, что я знаю, – сказал князь Андрей.
– Ну, а скажите, какое ваше мнение насчет Барклая де Толли? В Москве бог знает что говорили про него. Как вы судите о нем?
– Спроси вот у них, – сказал князь Андрей, указывая на офицеров.
Пьер с снисходительно вопросительной улыбкой, с которой невольно все обращались к Тимохину, посмотрел на него.
– Свет увидали, ваше сиятельство, как светлейший поступил, – робко и беспрестанно оглядываясь на своего полкового командира, сказал Тимохин.
– Отчего же так? – спросил Пьер.
– Да вот хоть бы насчет дров или кормов, доложу вам. Ведь мы от Свенцян отступали, не смей хворостины тронуть, или сенца там, или что. Ведь мы уходим, ему достается, не так ли, ваше сиятельство? – обратился он к своему князю, – а ты не смей. В нашем полку под суд двух офицеров отдали за этакие дела. Ну, как светлейший поступил, так насчет этого просто стало. Свет увидали…
– Так отчего же он запрещал?
Тимохин сконфуженно оглядывался, не понимая, как и что отвечать на такой вопрос. Пьер с тем же вопросом обратился к князю Андрею.
– А чтобы не разорять край, который мы оставляли неприятелю, – злобно насмешливо сказал князь Андрей. – Это очень основательно; нельзя позволять грабить край и приучаться войскам к мародерству. Ну и в Смоленске он тоже правильно рассудил, что французы могут обойти нас и что у них больше сил. Но он не мог понять того, – вдруг как бы вырвавшимся тонким голосом закричал князь Андрей, – но он не мог понять, что мы в первый раз дрались там за русскую землю, что в войсках был такой дух, какого никогда я не видал, что мы два дня сряду отбивали французов и что этот успех удесятерял наши силы. Он велел отступать, и все усилия и потери пропали даром. Он не думал об измене, он старался все сделать как можно лучше, он все обдумал; но от этого то он и не годится. Он не годится теперь именно потому, что он все обдумывает очень основательно и аккуратно, как и следует всякому немцу. Как бы тебе сказать… Ну, у отца твоего немец лакей, и он прекрасный лакей и удовлетворит всем его нуждам лучше тебя, и пускай он служит; но ежели отец при смерти болен, ты прогонишь лакея и своими непривычными, неловкими руками станешь ходить за отцом и лучше успокоишь его, чем искусный, но чужой человек. Так и сделали с Барклаем. Пока Россия была здорова, ей мог служить чужой, и был прекрасный министр, но как только она в опасности; нужен свой, родной человек. А у вас в клубе выдумали, что он изменник! Тем, что его оклеветали изменником, сделают только то, что потом, устыдившись своего ложного нарекания, из изменников сделают вдруг героем или гением, что еще будет несправедливее. Он честный и очень аккуратный немец…

Племена балтов, заселявшие юго-восточные районы Прибалтики, во второй половине I тысячелетия н. э. в культурном отношении мало отличались от кривичей и словен. Жили они преимущественно на селищах, занимаясь земледелием и скотоводством. Исследователи полагают, что пашенное земледелие здесь вытеснило подсечно-огневое уже в первых веках нашей эры. Основными сельскохозяйственными орудиями были соха, рало, мотыга, серп и коса. В IX-XII вв. выращивались рожь, пшеница, ячмень, овес, горох, репа, лен и конопля.

С VII-VIII вв. начинают сооружаться укрепленные поселения, где сосредоточивались ремесленное производство и племенная знать. Одно из таких городищ - Кентескалнс - было защищено земляным валом высотой до 5 м, имевшим внутри бревенчатую основу. Жилищами служили наземные срубные постройки с печами-каменками или очагами.

В Х-ХII вв. городища превращаются в феодальные замки. Таковы Тервете, Межотне, Кокнесе, Асоте - в Латвии, Апуоле, Велюона, Медвечалис - в Литве. Это были поселения феодалов и зависимых от них ремесленников и торговцев. Около некоторых из них возникают посады. Так появляются города Тракай, Кернаве и другие.

Во второй половине I тысячелетия н. э. латгалам, земгалам, селам, жемайтам, куршам и скальвам свойствены были захоронения на бескурганных могильниках по обряду трупоположения. На куршских могильниках захоронения иногда обозначались кольцеобразным венцом из камней. В жемайтских кладбищах на дне могильных ям, чаще у головы и ног погребенных, клались крупные камни. Характерной балтской обрядностью было положение в могилы мужчин и женщин в противоположном направлении. Так, мужские трупоположения у латгалов ориентировались головой к востоку, женские - к западу. Аукштайты хоронили умерших под курганами по обряду трупосожжения. До VIII-IX вв. курганы обкладывались в основании камнями. Число захоронений в насыпях колеблется от 2-4 до 9-10.

В последних веках I тысячелетия н. э. обряд кремации из восточной Литвы постепенно распространяется среди жемайтов и куршей и в начале II тысячелетия окончательно вытесняет трупоположения. Среди латышских племен и в начале II тысячелетия безраздельно господствовал обряд ингумации 15 .

Балтским захоронениям свойственно большое число бронзовых и серебряных украшений, нередко они сопровождались оружием и орудиями труда. Высокого мастерства балты достигли в бронзолитейном деле и обработке серебра и железа. С большим вкусом изготавливались серебряные украшения. Народное искусство балтов своими корнями уходит в глубь веков. Стремление к красоте отразилось в различных областях материальной культуры, и прежде всего в одежде и украшениях - головных венках, шейных гривнах, браслетах, фибулах, булавках 16 .

Женская одежда состояла из рубахи, поясной одежды (юбки) и наплечного покрывала. Рубахи застегивались подковообразными или иными фибулами. Юбка в талии стягивалась тканевым или плетеным поясом, а по нижнему краю иногда украшалась бронзовыми спиральками или бисером. Наплечное покрывало (скенета у литовцев, виллайне у латышей) изготавливалось из шерстяной или полушерстяной ткани, выработанной в технике саржевого плетения в три-четыре ремизки и окрашенной в темно-синий цвет. Некоторые наплечные покрывала украшались по краям тканым поясом или бахромой. Но чаще они богато украшались бронзовыми спиральками и колечками, ромбовидными бляшками и привесками. Наплечные покрывала застегивались булавками, фибулами или подковообразными пряжками. Мужская одежда состояла из рубахи, штанов, кафтана, пояса, шапки и плаща. Обувь преимущественно шилась из кожи 17 .

Для изготовления бронзовых украшений очень широко употреблялось литье. Вместе с тем начиная с середины I тысячелетия н. э. все чаще используется ковка металлов. В IX-XI вв. часто изготавливались бронзовые посеребренные украшения. Применялись два приема: 1) серебрение методом выжигания; 2) покрытие бронзовых изделий листовым серебром. Серебряными листочками часто пользовались для украшения некоторых фибул, подвесок, булавок, поясных принадлежностей. Они приклеивались к бронзе клеем, состав которого пока не изучен 18 .

Многие украшения и другие изделия богато орнаментировались. Для этой цели применялись чеканка, гравировка, инкрустация и т. п. Самыми распространенными были геометрические узоры.

Различаются головные уборы замужних женщин и девушек. Женщины покрывали головы льняными намитками, которые на правой стороне застегивались булавками. Распространены были булавки с треугольной, колесообразной или пластинчатой головкой. Девушки носили металлические венки, которые, согласно похоронным традициям, надевали и пожилым женщинам. Наиболее распространенными у земгалов, латгалов, селов и аукштайтов были венки, состоящие из нескольких рядов спиралек, перемеженных с пластинами. Наряду с ними у латгалов и земгалов встречаются и металлические жгутовые венки, нередко дополненные различными подвесками. В западнолитовских землях девушки носили нарядные круглые шапочки, богато украшенные бронзовыми спиральками и подвесками.

Очень распространенную группу украшений составляют шейные гривны. В богатых латгальских погребениях встречаются до шести экземпляров гривен. Очень модными были гривны с тордированной дужкой и гривны с утолщенными или расширяющимися, заходящими друг за друга концами. Гривны с расширяющимися пластинчатыми концами часто украшены трапециевидными подвесками. С IX в. распространяются витые гривны.

Для западнолитовских районов характерны роскошные ожерелья из янтарных бус, из ребристых бус темно-синего стекла и бронзовых бус бочонкообразной формы. Иногда шейные ожерелья составлялись из бронзовых спиралей или спиральных бус и кольцеобразных привесок.

Латышские племена шейные ожерелья почти не носили. Зато успехом у женщин пользовались нагрудные бронзовые цепочки. В несколько рядов они обычно свешивались от пластинчатого, ажурного или проволочного цепедержателя. На концах цепочек, как правило, имелись разнообразные привески из бронзы - трапециевидные, бубенчики, в виде двухсторонних гребней, пластинчатые и ажурные зооморфные.

Еще одну группу нагрудных и наплечных украшений составляют фибулы, подковообразные застежки и булавки. Арбалетовидные фибулы - кольчатые, с маковидными коробочками на концах, крестовидные и ступенчатые - характерны для западной и центральной Литвы. На территории куршей и латгалов мужчины носили дорогие совообразные фибулы - роскошные бронзовые предметы с серебряной плакировкой, иногда инкрустированные цветным стеклом.

Подковообразные застежки литовско-латышских земель довольно многообразны. Наиболее распространенными были застежки с концами, загнутыми спирально или трубочкой. Обычны также подковообразные застежки с многогранными, звездчатыми и маковидными головками. Некоторые экземпляры подковообразных застежек имеют сложное строение из нескольких свитых жгутов. Широкое распространение получили также застежки с зооморфными концами.

Булавки употреблялись куршами и жемайтами и служили для застегивания одежды и скрепления головного убора. Среди них выделяются булавки с колечкообразны-ми головками, булавки с раструбо-видными, треугольными и крестовидными головками. Крестовидные головки булавок, распространенных преимущественно в западной Литве, покрывались листовым серебром и украшались темно-синими стеклянными вставками.

Браслеты и перстни носили на обеих руках, нередко по нескольку сразу. Одним из распространенней-ших типов были спиральные браслеты, что, по-видимому, обусловлено широким бытованием среди балтских племен культа змеи. Спиральные браслеты напоминают своей формой змею, обвитую вокруг руки. С этим же культом связана и распространенность браслетов и подковообразных застежек со змеиноголовыми концами. Многочисленную и очень характерную группу составляют так называемые массивные браслеты, полукруглые, треугольные или многогранные в сечении, с утолщенными концами. Распространены были и браслеты иных форм, украшенные геометрическими узорами.

Широкое распространение получили спиральные перстни и перстни с расширенной средней частью, украшенной геометрическими мотивами или имитацией витья и спиральными концами.

Обнаруживаемый у Балтийского моря янтарь способствовал широкому изготовлению из него различных украшений.

Среди литовских и пруссо-ятвяжских племен с первых веков нашей эры был распространен обычай хоронить коня вместе с умершим или погибшим всадником. Этот ритуал связан с языческими представлениями балтов 19 . Благодаря этому в литовских материалах хорошо представлено снаряжение всадника и верхового коня.

Снаряжение коня составляли узда, удила, попона, седло. Самой роскошной была, как правило, узда. Она изготавливалась из кожаных ремней, разнообразно скрещенных. Места скрещений скреплялись бронзовыми или железными бляшками-оковками, часто инкрустированными или полностью покрытыми серебром. Ремни узды украшались двумя-тремя рядами серебряных конусиков. Иногда уздечки дополнялись бляшками и бубенчиками. Мотивы орнамента на бляшках: чеканные точки, кружочки, ромбы и двойная плетенка. На верхнюю часть узды надевались еще бронзовые спирали или цепочки с трапециевидными подвесками.

Удила были двухчленные или трехчленные и заканчивались кольцами или нарядными псалиями. Прямые псалии украшались иногда стилизованными зооморфными изображениями. Посеребренные железные псалии являются обычной находкой. Встречаются и костяные псалии, обычно орнаментированные геометрическими мотивами. На конце костяной псалии из могильника Граужяй изображена стилизованная голова коня.

Попоны украшались ромбическими бляшками, а по краям - бронзовыми спиралями. Разнообразны железные пряжки и стремена от седел. Дужки стремян орнаментированы косыми и поперечными нарезками и нередко покрыты серебром и украшены чеканными треугольниками, треугольниками с зернью или зооморфными изображениями.

Предметы вооружения литовско-латышских племен принадлежат в основном к типам, широко распространенным в Европе. Своеобразие его отражается лишь в орнаментике. Преобладают геометрические мотивы из треугольников, крестиков, кружочков, прямых и волнистых линий.

Прежде, чем начать разговор не о "Литве" нынешней, а о Летописной Литве, о том, где она находилась, кем была населена и о происхождении термина "Литва" вообще, мне хотелось бы сделать небольшое отступление, однако, напрямую касающееся нашей темы.

В то время, как подавляющее число стран старается выставить себя в более благоприятном свете, даже не имея на то зачастую каких-либо вменяемых оснований, на так называемом пост-советском пространстве осуществляется постыдная практика самооплевывания.

Особенно это касается государств, которым, казалось бы, и напрягаться не надо, чтобы доказывать их историческую состоятельность. Более того, такие страны как Россия, Украина и Беларусь не только могут легко подтвердить свое непременное участие в становлении европейской цивилизации, но они в состоянии со всей убедительностью также показать остальному миру, что в деле этого становления им по-праву принадлежит ключевая роль.

О значении имиджа

К сожалению, вместо трезвой и логической оценки нашего исторического наследия современные авторы, особенно те, кто именует себя "историками", прибегают к написанию чрезвычайно политизированных материалов, не имеющим с картиной прошлого ничего общего. Налицо их стремление твердо следовать в фарватере стереотипов и идеологических заморочек, выработанных еще в былые царско-советские времена, когда "вожди" в целях достижения сиюминутной политической выгоды шли на подлог и фальсификацию, гнобя как историю собственных народов, так и сами эти народы.

Сначала - с целью ублажения раковой опухоли на своем теле в образе так называемого "православия", а затем - чтобы "лучше" выглядеть перед лицом своих геополитических конкурентов. Так на историческую тематику родного народа не пишут. В то же время, если у некоторык из этих писак и прослеживается некая толика здравого смысла, желание возвысить свой народ, то у подавляющей массы их налицо тенденция его опустить. А это уже недопустимо делать ни при каких обстоятельствах.

Ведь что сейчас происходит? Страны борются за рынки сбыта. Они стремятся найти новых торговых партнеров и стараются привлечь как можно больше инвесторов. Идет отчаянное сражение за природные ресурсы. В этой бескомпромиссной борьбе ради достижения своих целей государства не брезгуют пускать в ход любые возможные средства - одни честно вкладывают деньги в развитие своей инфраструктуры, вторые предпочитают включать печатный станок, третьи беспощадно бомбят "несговорчивые режимы" и т. д. Одним словом, происходит то, чему все мы являемся прямыми свидетелями.

В сложившейся ситуации первостепеннейшей задачей каждого государства является неустанная работа над усовершенствованием своего имиджа. А одной из архиважнейших составляющих имиджа любого народа является его история .

Чтобы выглядеть привлекательней - я повторюсь еще раз - страны стараются всячески выпячивать свою историю, если она у них действительно есть. Именно во многом благодаря этому обстоятельству Грецию некогда приняли в Европейское сообщество, видя в ней, прежде всего, "колыбель философии и демократии", а не нищую задрыпаную страну, которой она всегда являлась. Если же история выглядит недостаточно привлекательной, правительство дает отмашку на ее коррекцию или даже полное перередактирование.

Так в свое время поступило подавляющее большинство государств, которые ныне слывут "цивилизованными". Более того, если у иного из новоиспеченных государств сколь-нибудь заметной истории нет вообще, то это государство может ее попросту выдумать. Одним из ярчайших примеров такого подлога является так называемая "история" недавно искусственно образованной Литовской Республики.

Попробуйте включить поисковик, набрав в нем "Великое Княжество Литовское". Всплывут тысячи текстов, написанных чуть ли не на всех языках мира, которые нам расскажут, что Княжество было основано теми, кого мы называем жмудзинами! Т. е., людьми на то время не имевшим ни письменности, ни сколь-нибудь очерченного вероисповедания, ни государственности вообще.

О белорусах - истинных учредителях Княжества - там в большинстве случаев не говорится совсем. Разве только в унизительном контексте, что они "были-де порабощены литовцами". На вопрос же "а почему государственным языком ВКЛ был старобелорусский язык " следует ответ, что "литовцы", мол, учили этот язык специально, чтобы было легче разговаривать с "рабами"!

Особенно пестрят подобными перлами в инете тексты, переведенные литовскими пропагандистами на английский и немецкий языки. Вот в этот бред, уважаемый читатель, верите и Вы. И я не смею винить Вас за это, поскольку в это поверили уже миллионы людей, воспитанных на сфальсифицированных материалах, преподаваемых в школах, лицеях, вузах...

А теперь представьте такую ситуацию: богатый иностранный инвестор хочет вложить миллиард в перспективный проект. Однако у него есть выбор - государство А с родословной, похожей на нынешнюю "литовскую" и государство Б с "имиджем", напоминающим белорусский. Инвестор принимается наводить справки об этих государствах. Он видит массу материалов, с любовью написанных о стране А и только одну-две статьи некоего "историка" о стране Б, написанныe, к тому же, на незнакомом языке. Инвестор набирается терпения и приглашает хорошего переводчика - все-таки решается важный вопрос, куда вложить миллиард! Через час переводчик кладет инвестору на стол только что переведенный текст, скажем, из "Беларускай думки". Инвестор читает и хватается за голову. Угадайте с 3-х раз, какой выбор при этом он делает?

Приведя этот упрощенный пример, я не призываю никого врать. Иначе, чем мы будем тогда отличаться от наших геополитических противников? Беларусь не Литовская Республика и даже не Скандинавия, напрочь забывшая о том, откуда она взялась и сочинившая себе новую привлекательную версию.

В случае с Беларусью достаточно сказать ПРАВДУ. Правду о великом прошлом Великого Народа, которое начинается отнюдь не с приходом советской власти, как у заангажированных авторов из "официальных" СМИ, и не в эпоху ВКЛ, как у "деятелей от оппозиции", продвинувшихся в этом вопросе несколько глубже, а намного и намного раньше.

И первые, и вторые являются, прежде всего, неотъемлемой частью одного и того же народа, и я хочу, чтобы все из них, наконец, осознали, какой колоссальный вред они лично наносят той же Беларуси, систематически, в одном случае, то поливая ее народ и историю помоями перед лицом широкой публики, то, во втором случае, искажая эту историю до неузнаваемости.

Этот вред не идет ни в какое сравнение с действиями какого-нибудь заклевываемого желторотого "оппа", случайно затянутого на улицу через социальные сети, чтобы похлопать в ладоши. Так может поступать только самый заклятый враг всего белорусского. В связи с этим точку зрения этаблированных СМИ по определению нельзя рассматривать и как нейкий разумный противовес оплевываемой ими концепции "литвинизма", даже если эти "литвинисты" где-то, возможно, и не правы. Хотя бы потому, что их "непрада" напралена на облагораживание имиджа Отчизны, и она для белорусов намного полезнее, чем распространяемая официозом лживая "правда", которая обильно льет воду на мельницу кого угодно - литовцев, поляков, татаров, россиян и даже откровенных врагов Беларуси, но только не самих белорусов.

Итак, кто же такие современные "литовцы" и "балты" вообще, которые так взбуторажили умы нашего обывателя?

Как немногочисленные национально ориентированные историки вместе со значительной частью белорусского народа, которую принято неправильно называть "оппами", так, собственно, и историки "официальные", если судить по контексту их материалов, почему-то склонны выделять "балтов" чуть ли не в некую отдельную расу. Давайте разберемся с этим вопросом. Только - чур - советую набраться терпения! - Несмотря на то, что я стараюсь писать предельно доходчиво, у читателей, имеющих за плечами только гуманитарное образование могут возникнуть затруднения с пониманием излагаемого.

Термин "Литва"ВПЕРВЫЕ упоминается не в "хрониках", как имеют обыкновение полагать "историки" всех мастей, а на одной-единственной страничке и в одном-единственном месте обширного документа, который называется "Кведлинбургские Анналы ". Это упоминание относится к 1009 году. Вот предложение из "Анналов", содержащее слово "Литва" - "Св. Бруно, архиепископ и монах, нареченный Бонифацием, в 11-ый год своего обращения был обезглавлен язычниками на границе Руси и Литвы, и вместе с 18 своими последователями вознесся на небеса 9 марта ".

К сожалению оригинал "Кведлинбургских Анналов", написанный, как принято почему-то считать, на латыни, и в основном повествующий о событиях вокруг городка Кведлинбург (федеральная земля Саксония Анхальт на терротории бывшей ГДР, а ныне - в ФРГ), как водится, не уцелел. Он странным образом исчез. То, что мы имеем сейчас, является тщательно отредактированной христианской церковью КОПИЕЙ документа, написанной действительно на латыни в 16 веке и хранящейся ныне в Дрездене.

Возможно, "историки" об этом никогда и не слышали, тем не менее, сие обстоятельство не умаляет их стремления делать заявления следующего типа: "...в науке проблема локализации названия «Литва» давно решена. В узком смысле это территория расселения литовских племен, чья восточная граница проходила примерно по линии Гродно — Новогрудок — Слоним — Браслав" (Вадим Францевич Гигин, историк из РБ - прим. Админ) .

Кем, конкретно, "решена", Вадим Францевич? Чье заключение Вы беретесь озвучивать, привязывая название "Литва" к "литовским племенам" северо-западнее "Браслава"? Если Вам трудно ответить на этот вопрос, то я подскажу. Древний термин "Литва" пытается увязать с нынешней Литовской Республикой литовский историк, профессор Вильнюсского университета господин Альфредас Бумблаускас. Это ему и иже с ним Вы, господин Гигин, по сирости своей изо всех сил пнетесь помочь обратить хромую блоху в грозного динозавра. А полагаться на "заключения" Адольфа Алоизовича Вы, уважаемый автор вышестоящего перла, еще никогда не пробовали?

Однако вернемся к "Кведлинбургским Анналам". Давайте внимательно рассмотрим изображение копии фрагмента, содержащее слово "Литва" и обратим внимание КАК написано это слово (смотрите картинку слева выше) .

По странному стечению обстоятельств оно написано НЕ ТАК , как на средневековых географических картах на латинском языке, отображающих Великое Княжество Литовское, а также в соответствующих латиноязычных документах. Т. е., ни "Lithuania", ни "Lietuva", ни даже "Lithvania" мы не видим, поскольку оно с предельной ясностью написано в этом латиноязычном историческом документе ПО-СЛАВЯНСКИ - "LITUA" , что произносится как "Литва", а не как-либо еще! Т. е., церковники-христианизаторы это славянское слово попросту забыли отредактировать, когда со славянского РУНИЧЕСКОГО оригинала 10 века, подлежащего ОБЯЗАТЕЛЬНОМУ уничтожению, писали эту латиноязычную копию 16 века.

Здесь уместно отметить, что НИ ОДИН из оригиналов древнейших и средневековых документов, включающих и все известные нам "русские" и "не русские" летописи, "саги", "анналы" и т. д., не дожил до наших дней. Они все без исключения были УНИЧТОЖЕНЫ христианской церковью. То, с чем мы имеем дело сейчас, является ОТРЕДАКТИРОВАННЫМИ христианскими церквями КОПИЯМИ этих документов . Существует масса толкований происхождения термина "Литва". Я не стану их все цитировать здесь. Я остановлюсь только на одном из них, которое упрямо от нас скрывается.

Термин "Литва" походит от славянского слова "лити"

Немецкие ученые, которые с присущей скрупулезностью изучили "Кведлинбургские Анналы", пришли к выводу, что термин "Литва" походит от славянского слова "лити" (лить) точно по такому же принципу, как от "бити" произошла "битва", от "жати" - "жатва", от "жрати" - "жратва" и т. д. Ударение во всех этих словах ставится на 1-й, а не на последний слог. Не верить им у меня нет никаких оснований. Во-первых, потому, что немцы не принадлежат к числу народов, которые склонны осыпать своих соседей комплиментами. А во-вторых - кому, как не немцам лучше знать. какую оценку необходимо давать документам, написанным ими же самими в их собственной стране особенно в тот период, когда они еще говорили по-славянски? Если у Вас, Вадим Францевич, на предмет "Кведлинбургских Анналов" имеется иная точка зрения, то, поверьте, любому человеку, освоившему хотя бы Букварь, с ней будет очень трудно согласиться.

Ведя разговор о Летописной Литве "научный мир историков" различного ранга спорит не только о происхождении самого слова "литва", но, естесственно, и о том, где же эту самую "Литву" искать на географической карте.

Тем не менее, с тех пор, как приоритет в обсуждении данного вопроса получили всевозможные прохиндеи, численность которых всегда намного превышает количество беспристрастных исследователей, предполагаемое местонахождение Летописной Литвы стали отождествлять с локацией нынешней Литовской Республики, которая ни к слову "литва", ни к настоящей Литве вообще никакого отношения не имеет .

Почему? Потому что как современные литовцы, так и их далекие предки называли себя и свою территорию иначе. В средние века они были не литовцами, а жмудзинами (жемойтами) и аукштайтами, а местность, где они проживали именовалась Жмудзь и Аукштайтия, но никак не Литва. У этих людей, как я уже сказал, не было ни грамоты, ни сколь-нибудь очерченного вероисповедования, ни государственности вообще до тех пор, пока ЛИТВИНЫ их не интегрировали в состав Великого Княжества Литовского или, по другому, Литвы - мощнейшего государства средневекового мира, некода основанного в районе белорусского города Новогрудок, ставшего его первой столицей.

Это государство быстро разрослось и вскоре стало простираться от Балтики до Черного Моря. ЛИТВИНЫ - они же настоящие ЛИТОВЦЫ, а не вымышленные "литовцы" от нынешней Литовской Республики,являются прямыми предками сегодняшних белорусов и то обстоятельство, что все официальные документы Великого Княжества Литовского были написаны именно на СТАРОБЕЛОРУССКОМ ЯЗЫКЕ, а само Княжество называлось Великое Княжество Литовское (предки нынешних белорусов), Русское (предки нынешних украинцев) и Жемойтское (предки нынешних "литовцев"), является ярчайшим тому доказательством. Бывшие жмудзины не называют свою страну Литвой и сегодня. Они называют ее Летува. Это МЫ САМИ в силу навязанных нам стереотипов называем ее Литвой.

"МОРЕ ГЕРОДОТА"

Чтобы осознать, какую чудовищную ошибку при этом ны делаем, нам надлежит более пристально взглянуть в свое прошлое. Давайте на мгновение выбросим из головы то, что мы знаем о Великом Княжестве и Руси вообще из официальных школьных учебников и антиславянских пропагандистских материалов.

Итак, территория Восточной Европы 1000 лет назад... Обратим особое внимание на климат той эпохи. Он на порядок мягче сегодняшнего, и в специальной научной литературе об этом факте содержится масса аргументированной информации. Из-за таяния полярных шапок уровень мирового океана был заметнее выше сегодняшнего, в результате чего многие низменности в Европе "набрякли" настолько, что оказались затопленными.

Тем не менее, "историки", в подавляющем большинстве своем осилившие только стереотипное гуманитарное образование, прозябают на сей счет в полнейшем неведении. Возможно, некоторые из них и слышали, что когда Эрик Рыжий приплыл в Гренландию, он вместо ледяного покрова увидел там густые березовые леса, однако значения этому они не придают. Как не знают они и о повествовании древнегреческого историка Геродота (484 до н. э. — 425 до н. э), посетившего регион нынешнего белорусского Полесья и описавшего его в своих трудах.

Геродот, чьи труды отличаются точностью и непредвзятостью, описывает Полесский Край, как территорию, на которой плещется огромное спокойное МОРЕ, воды которого местное население использует для судоходства, торговли и рыболовства.

Если мы бросим очень внимательный взгляд на современную физическую карту Полесского региона, занимающего, как известно, как значительную часть Республики Беларусь, так и почти всю территорию северной Украины, мы все еще сможем обезошибочно определить не только бывшую береговую линию "Моря Геродота", но и ряд островов на нем, которые, несомненно, были когда-то заселены.

Именно это внутреннее море, залившее в далекую дохристианскую эпоху Полесскую низменность и получило от местных жителей - предков нынешних полешуков название "лИтва" - от славянского слова "лити", "лить" - заливать водой (смотри выше справа - "Море Геродота", современные названия и границы - для наглядности; щелкните по картинке для увеличения) .

Широко распространенное в буржуазной науке представление о древних фишю-угорских и летто-литовских (балтийских) племенах, как о диких звероловах и рыбаках, бродивших по северным лесам, отнюдь не соответствует истине. С охотничье-рыболовческим бытом эти племена распрощались очень давно, еще во II тысячелетии до н. э. В I тысячелетии до н. э. уровень их культуры и общественных отношений лишь немного отличался от того, который наблюдался в это время в среде раннеславянских племен.

Восточными, северо-восточными и северными соседями славянских племен Поднепровья являлась в то время большая группа племен, занимавшая Верхнее Поволжье, берега Оки и область Валдайской возвышенности. Городища этих племен называются дьяковскими, по имени городища у с. Дьяково под Москвой. Дьяковские племена - это древние финно-угорские племена Поволжья и Севера, непосредственные предки известных по летописи веси, мери и муромы.

Дьяковские городища имеют обычно очень небольшие размеры, редко превышающие по площади 2000 кв. м. Несмотря на это, все они искусно укреплены валами и рвами. Встречаются городища с двумя-тремя валами и таким же числом рвов. Иногда валы обмазывались глиной, которая обжигалась с помощью костров. По гребню валов, а нередко и вокруг всей площадки поселка сооружался деревянный тын. Среди озер Валдайской возвышенности встречаются так называемые «болотные городища», расположенные на островах среди топких мест.

Одним из наиболее древних городищ в бассейне Оки и Волги, относящимся к середине I тысячелетия до н. э., является Старшее Каширское, исследованное в 1925-1926 гг. В. А. Городцовым.

Местом поселения служил окруженный оврагами с крутыми склонами мыс высокого берега Оки. На узком перешейке, связывающем мыс с плато высокого берега, были сооружены вал и ров; по краю площадки этой маленькой крепости возвышался тын из массивных дубовых бревен. На площади городища были открыты остатки нескольких, углубленных в землю жилищ, круглых в плане, диаметром 4-6 м. В центре каждого из них располагался очаг, над жилищем сооружалась коническая крыша. Жилища этого типа бытовали в бассейне Оки уже в неолитическую эпоху.

При исследовании Старшего Каширского городища обнаружено большое число различных предметов бытового и производственного назна­чения: железные топоры-кельты, ножи, всевозможные острия и т. д.

Однако железо было в то время еще редким металлом. Обитатели поселка много орудий делали из кости и рога, например иглы, разнообразные острия, наконечники стрел, гарпуны, остроги, долота и др. Очень интересны костяные рукоятки ножей разнообразных форм, украшенные скульптурным орнаментом. У одного костяного орудия на месте лезвия была вставлена заостренная бронзовая пластинка, что так­же говорит о том, что население поселка еще не целиком вступило в железный век. На городищах более позднего времени железные вещи уже полностью господствуют. Железо тогда стало добываться повсеместно из болотных и иных руд сыродутным способом.

Глиняная посуда Старшего Каширского городища, характерная и для всех других древних дьяковых городищ, имела вид плоскодонных горшков, украшенных по наружной поверхности отпечатками грубых тканей и плетенки. Археологи называют такой орнамент «сетчатым» или «текстильным».

Из глины изготовлялись пряслица для веретен и так называемые «грузики дьяковского типа» - глиняные изделия неизвестного назначения, возможно, грузики для вертикального ткацкого станка.

Важную роль в хозяйстве древних обитателей бассейна Оки и Волги играли скотоводство и примитивное земледелие. Стадо состояло из лошадей, свиней, крупного и мелкого рогатого скота. Особенно много было лошадей и свиней, причем в пищу поступали преимущественно молодые особи. Лошади служили для верховой езды, о чем говорят найденные на городище псалии от удил. О земледелии свидетельствуют обломки железного серпа и ручные жернова.

Подобные же находки были сделаны при исследовании многих других городищ бассейна Оки (Кондраковское и др.) и Верхней Волги (Городи-щенское, «Городок» и др.)

Никаких особых культовых мест I тысячелетия до н. э. в области распространения этих городищ не обнаружено. Лишь в пределах некоторых городищ оказались небольшие глиняные площадки, рассматриваемые некоторыми археологами в качестве жертвенников. Повидимому, религиозные обряды были здесь иного характера, нежели у славянских племен. Об этом говорит и отсутствие могильников. На основании фольклорных данных можно предполагать, что здесь был распространен обряд поверхностного погребения, например на деревьях, что до недавнего прошлого практиковалось некоторыми народами севера Сибири.

По степени общественно-экономического развития и по характеру культуры много общего с дьяковскими племенами имели западнофинские племена - предки эстов и ливов, населявшие территорию Эстонии и северной Латвии. Материальная культура западно-финских племен Прибалтики отличалась от дьяковской тем, что она восприняла значительное количество балтийских, лужицких и других западных элементов.

Здесь известны также укрепленные поселения (Асва на острове Са-рема, Иру близ Таллина, Кландюкалнс на Западной Двине и др.) с мощным культурным слоем, значительным количеством очагов и остатками жилищ. Наряду с полуземлянками округлого очертания (Иру, Кландюкалнс) существовали, повидимому, также прямоугольные бревенчатые дома. Значительное преобладание среди кухонных отбросов костей домашних животных указывает на важное значение животноводства в экономике этих племен. Помимо животноводства, население занималось также земледелием, о чем свидетельствуют находки зернотерок и серпов. Кроме зерновых культур, выращивался лен. Остатки литейных формочек и тиглей говорят о местной обработке бронзы. Во второй половине I тысячелетия до н. э. у прибалтийских племен появились и некоторые изделия из железа. Глиняная посуда имела штрихованную поверхность или покрывалась сетчатым (текстильным) орнаментом. Характерные для дьяковских племен глиняные грузики на эстонских городищах не встречаются.

Одним из наиболее интересных памятников этих племен является поселение Асва на острове Сарема, Эстонской ССР, существовавшее с начала 1 тысячелетия до н. э. до первых веков нашей эры. Расположенное на узкой моренной возвышенности в 5 км от морского побережья, это поселе­ние занимало площадь свыше 4000 кв. м. Оно было обнесено каменной оградой, параллельно которой располагались постройки. Центральная часть селения отводилась, по-видимому, для содержания скота.

На городище Асва сохранились остатки построек двух типов: бревенчатых домов с глиняной обмазкой, служивших жилищами, и облегченных построек в виде навесов на столбах. Последние могли выполнять роль хозяйственных помещений.

Основным занятием обитателей городища Асва являлось скотоводство; в составе стада были лошадь, бык, свинья, коза и овца.

Большое место в хозяйстве принадлежало рыболовству и охоте на тюленя, о чем свидетельствуют многочисленные кости рыб и тюленей, а также гарпуны, рыболовные крючки и др. Вместе с тем обитателям Асва было знакомо и земледелие. Сохранились зерна пшеницы и ячменя; из технических культур лен. Среди находок встречены зернотерки, костяной и железный серпы, роговая мотыга и костяные орудия для обработки льна.

Посуда городища Асва украшена сетчатым орнаментом. Она во многом сходна с керамикой дьяковских городищ. Наряду с этим встречаются обломки сосудов, напоминающие керамику поселений лужицкой культуры Повисленья.

В отличие от дьяковских племен, ливо-эстонские племена оставили нам и могильные сооружения. Это - каменные курганы, содержащие до 10-12 захоронений в каменных ящиках. Скудный инвентарь ранних каменных курганов состоит из простых костяных булавок, более поздних - из железных булавок; в небольшом количестве встречаются предметы из бронзы. Бронза и бронзовые изделия ввозились по преимуществу с юга, при посредничестве литовских племен, а наиболее ранние изделия из железа (проушные топоры, булавки) говорят о наличии связей с Верхним Поднепровьем. Среди бронзовых предметов встречаются изделия скандинавского происхождения - шейные гривны, бритвы, булавки и пр. пребывании, повидимому, временном, скандинавских племен в прибрежной полосе территории эстонско-ливских племен свидетельствуют ладьевидные каменные могильники скандинавского типа на острове Сарема и на юго-западном побережье Рижского залива.

Очень близкими по культуре к дьяковским племенам были племена Среднего Поволжья, обитавшие ниже устья реки по Волге, Суре, Цне и Мокше и доходившие на юге до границы степей. В археологиеской литературе они называются обычно Городецкими по имени городища у с. Городец на Оке, исследо-городецких городищ, ванного В. А. Городцовым. Полагают, что обитатели городецких городищ являлись предками мордовской группы племен. Археологи отличают их по глиняной посуде, покрытой сплошным узором, напоминающим отпечаток рогожи и называемым поэтому «рогожным орнаментом». Если правы те историки, которые помещают будинов Геродота на восток от Днепра, то в этом случае будинами являлись скорее всего жившие к северу от кочевников-савроматов.

Иной характер имела культура более восточных заволжских и приуральских племен I тысячелетия дон. э. Это были предки коми, удмуртов, мери, а также угорских племен - ханте и манси (остяков и вогулов).

На Каме, Вятке, Белой и других реках Приуралья известен ряд городищ и могильников I тысячелетия до н. э., называемых обычно анань-инскими по имени могильника близ дер. Ананьино на Каме, раскопанного в 1853 г. П. В. Алабиным. Позднее ананьинские могильники и городища исследовались А. А. Спицыным и Ф. Д. Нефедовым, а в советское время А. В. Шмидтом, Н. А. Прокошевым и А. В. Збруевой. Благодаря находкам вещей южного происхождения время ананьинских древностей устанавливается достаточно точно. Древнейшие из них относятся к VII- «VI в. до н. э., большинство - к середине и второй половине I тысячелетия до н. э.

Размеры ананьинских городищ обычно очень невелики. Их длина ред­ко превышала 120-150 м, ширина составляла 50-60 м. В их пределах могло жить лишь несколько десятков человек. На городище у дер. Сви­ные Горы, в устье р. Вятки, и на Галкинском городище, в устье р. Чусовой, земляные валы были обложены плитами известняка. Наряду с городищами, в Прикамье известны остатки поселков ананьинской эпохи без следов земляных укреплений. Возможно, однако, что они были окружены деревянными оградами.

На поселении у дер. Конец Гор на Каме, в устье р. Чусовой, на городище Кара-Абыз на р. Белой и в ряде других мест были обнаружены следы несколько углубленных в землю жилищ с очагами, сложенными из камней.

При раскопках на ананьинских городищах встречаются обломки круглодонных глиняных сосудов с орнаментом в верхней части, состоящим из отпечатков гребенчатого чекана или шнура. Нередки находки бронзовых и железных изделий. Больше всего найдено предметов из жести, а также костей животных, главным образом домашних: лошади, коровы, свиньи, овцы и козы. Благодаря обилию костей, городища Прикамья и Приуралья иногда называются «костеносными».

Часто встречаются на городищах примитивные каменные зернотерки. На городище «Сорочьи горы» найдено несколько бронзовых серпов. С горо­дища у дер. Грохань и других городищ происходят костяные мотыги, прикреплявшиеся к деревянным рукояткам. Были в употреблении и бронзовые мотыги. Обработка земли производилась примитивным способом. Это было, повидимому, подсечное земледелие. Для подготовки поля выжигался участок леса, и посев совершался в золу и пережженную почву, лишь слегка разрыхленную мотыгой. Какие выращивались растения - остается пока неизвестным. На нижней Каме найдены при исследовании жилища предананьинского времени зерна проса.

Охота и рыболовство в ананьинскую эпоху играли в хозяйстве вто­ростепенную роль. Кости диких животных среди отбросов пищи составляют обычно лишь незначительный процент. Зато особое значение в эту эпоху приобрела охота на пушного зверя: соболей, куниц, лисиц, выдр и бобров, т. е. лучших пушных зверей Приуралья.

При исследовании ананьинских могильников особенный интерес представляют мужские погребения, содержащие оружие и орудия труда: бронзовые топоры-кельты, особого типа наконечники копий, бронзовые и железные, бронзовые и железные кинжалы, иногда несколько напоминающие кинжалы с фигурными рукоятками эпохи бронзы. Одним из видов оружия в ананьинскую эпоху являлись клевцы, или чеканы,- род боевого топора, характерного в то время оружия южносибирских племен. Они украшались иногда скульптурными изображениями животных или птиц. Обычны в мужских погребениях наконечники стрел, иногда кремневые и железные, чаще бронзовые и костяные, а также железные ножи; изредка встречались рыболовные крючки, украшения пояса и др. Находки удил говорят о том, что лоптади служили для верховой езды.

В женских погребениях встречаются предметы убора и украшения, разнообразные бронзовые бляшки, шейные гривны и изредка бронзовые зеркала. Орудия и оружие ананьинской эпохи поражают однотипностью форм и орнамента, что говорит о наличии массового производства, рассчитанного на обмен. Происходящие из Прикамья орудия встречаются далеко на северо-западе, вплоть до Финляндии и даже Норвегии, а также и в Западной Сибири. Очевидно, племена Приуралья, владевшие местами добычи медной руды, снабжали, как и в эпоху бронзы, своих соседей металлическими изделиями.

При исследовании городищ и могильников Прикамья найдены вещи скифского происхождения: трехгранные наконечники стрел, железное оружие и бронзовые украшения, подтверждающие сообщения Геродота о торговле скифов с далекими племенами фиссагетов и иирков. У дер. Ананьино обнаружена скифская бляха в форме свернувшегося в кольцо зверя. В Зуевском могильнике найдена крестообразная поясная привеска, подобная украшениям из Ольвии и скифских курганов. Среди находок в Прикамье оказались также отдельные вещи, происходящие из городов Причерноморья и Средиземноморья и попавшие на север, несомненно, через скифов. В могильнике у дер. Котловка найдена бронзовая бляшка с изображением, повидимому, головы Гелиоса. На селище у дер. Конец Гор обнаружена миниатюрная статуэтка египетского бога Аммона, в могильнике у дер. Ананьино встречены бусы из египетской пасты, изготовленные, вероятно, в Александрии.

Геродот сообщает о том, что в северных лесах водились выдры, бобры и другие звери, меха которых употреблялись на опушку кафтанов.

Очевидно, за этими мехами, а также и за продуктами леса, в первую очередь за медом и воском, приходили скифы и в Прикамье.

В могильниках обращают на себя внимание богатые погребения пожи­лых мужчин, повидимому, племенных вождей. В ананьинском могильнике таких погребений было встречено три. В одной могиле у черепа погребенного лежала серебряная спираль, а на шее была надета бронзовая гривна. С умершими были положены железный кинжал, бронзовая бляха, кельт и стрелы. Вторая могила, имеющая наверху кладку из каменных плит, содержала три бронзовых кельта, чекан, кинжал, железное копье, некоторые другие орудия, бронзовую гривну и серебряную спираль. Особенно интересной оказалась третья могила. Там были найдены железное копье и чекан, бронзовая бляха, шейная гривна, спираль из серебра и глиняная чаша. На поверхности земли, над могилой, была каменная кладка из тройного ряда плит и стоял камень с изображением умершего. Вождь изображен на камне во весь рост, одетым в короткий кафтан, длинные штаны и остроконечную шапку. На шее надета массивная гривна. Платье подпоясано поясом, к которому подвешены короткий меч и секира-клевец. С левой стороны изображен, повидимому, колчан.

Наряду с богатыми погребениями и погребе­ниями обычного характера, в ананьинских могильниках встречаются погребения чрезвычайно бедные, иногда вовсе лишенные вещей. Особенно много их в Зуевском могильнике. Нередко они рассматриваются в качестве погребений рабов, что, однако, является лишь предположением. Здесь имеется, конечно, в виду домашнее рабство, наблюдаемое повсеместно у племен, достигших патриархального строя.

К ананьинской эпохе в Прикамье и Приуралье восходит ряд интересных жертвенных мест, противающих некоторый свет на религиозные представления этой эпохи. Их остатки по внешнему виду мало отличаются от обыкновенных городищ. Но на месте жертвенных мест лежат мощные слои золы, угля и костей животных.

Наиболее интересное жертвенное место находится на р. Нижней Мулянке, недалеко от впадения ее в Каму, у дер. Гляденовой. Среди золы, угля и костей животных там найдено около 19 000 предметов, среди которых преобладают бусы, разнообразные мелкие бронзовые фигурки животных, птиц, змей, насекомых и людей. Найдены гакже глиняные сосуды, наконечники стрел, в том числе скифские, и некоторые другие вещи. Из этих предметов, однако, лишь часть относится к ананьинскому времени, другие принадлежат первым векам нашей эры.

В Приуралье жертвенные места имеются в пещерах. На р. Чусовой, в пещере Камень Дыроватый, расположенной высоко в отвесной скале, было обнаружено несколько тысяч наконечников стрел из кремня, кости и бронзы, причем их находили не только на полу, но и на потолке пещеры, в трещинах. Н. А. Прокошевым, исследовавшим эту пещеру, было установлено, что в пещеру стрелы могли попасть только одним путем: в нее стреляли из лука с берега р. Чусовой. Это жертвенное место

возникло еще в эпоху бронзы и продолжало существовать до I тысячелетия н. э.

Особая племенная группа обитала в I тысячелетии до н. э. в юго-восточной Прибалтике - по Западной Двине, Неману и некоторым притокам этих рек. Это были древние летто-литовские, или балтийские племена,- предки литовского и латышского народов, а также древнего племени пруссов. На востоке поселения этих племен распространились по Березине до Днепра, а кое-где они заходили и на левый берег Днепра, перемежаясь с поселениями верхнеднепровских раннеславянских племен.

По уровню и характеру своей культуры летто-литовские племена были близки верхнеднепровским славянам. В их хозяйстве большую роль играло скотоводство и земледелие. Они были знакомы с бронзовой, а начиная с середины I тысячелетия до н. э., и с железной металлургией.

На занимаемой летто-литовскими племенами территории можно различить ряд локальных групп археологи­ческих памятников, соответствующих, повидимому, племенным под­разделениям.

Для западной, прибрежной части Латвии и Литвы характерны курганы с сооружениями из камней под насыпью в центре кургана и одним или несколькими каменными венцами у основания (Дарзниеки в Латвийской ССР; Курмайчяй, Эглишки и другие в Литовской ССР). Курганы содержат трупосожжения в глиняных урнах, реже трупоположения. Район распространения этих курганов и преемствен» ная связь между ними и более поздними, памятниками дает основание приписывать их предкам племени куршей (корсь русских летописей).

Могильными памятниками южной Латвии являются большие курганы с массовыми погребениями (Резнес, Калниэши) и грунтовые могильники. Резнеские курганы расположены на бывшем острове в заливаемой половодьем пойме Западной Двины, представлявшей хорошие пастбища для животноводства. В одном из этих курганов было вскрыто 310 погребений, как трупоположений - обыкновенно в каменных ящиках, так и трупосожжений. Вещи, найденные в кургане (бронзовые бритвы и шилья, пинцет, проушные каменные топоры, привеска из янтаря и пр.), показывают, что этот могильник использовался примерно с XI до VI в. до н. э. Курганы с массовыми погребениями имеют параллели среди погре­бальных памятников бронзового века у древнепрусских племен.

Грунтовые могильники, расположенные в южной части бассейна Западной Двины и в бассейне р. Лиелупе, заключают по несколько сот могил, часто обложенных камнями и заключающих в себе как трупоположения, так и трупосожжения. Иногда могильники располагались непосредственно у открытых поселений. Для тех и других характерна особая кера­мика в виде больших сосудов баночной формы из теста с примесью дресвы, с неровной поверхностью. Курганы с массовыми захоронениями и грунтовые могильники с прилегающими к ним поселениями следует, по всей вероятности, приписывать предкам латышских племен земгалов и латгалов.

Для восточных частей Латвийской и в особенности Литовской ССР характерны многочисленные городища, или, вернее, укрепленные поселения (Мукукалне на Западной Двине, Петрашунское, Великушское, Зарасайское на территории Литвы и др.)- Их сооружали на обособленных холмах или выступающих в долине рек мысах с крутыми склонами и укрепляли с напольной стороны рвом и валом. В Литве валами и рвами укреплялись и подножия городищ («пилскалнисов»), выстроенных на обособленно стоящих холмах, чем достигалась значительная крутизна склонов. В мощном культурном слое этих городищ, свидетельствующем об их продолжительной обитаемости, встречаются кости животных, преимущественно домашних, обломки глиняной посуды, изделия из кости (булавки, шилья и т. д.), орудия из бронзы и железа. Особо отметим каменные зернотерки, указывающие на наличие земледелия.

По своему общему характеру эти городища близки к дьяковским и отличаются от них главным образом своеобразием керамики. Среди последней, кроме штрихованной, представлена керамика с защипаминапо-верхности. О связях с дьяковской культурой свидетельствуют глиняные «грузики дьяковского типа», нередко встречающиеся на литовских городищах. Более северные из этих городищ принадлежали, должно быть, предкам латгалов, а южные - древним восточнолитовским племенам.